Олег Селянкин - Костры партизанские. Книга 1

Мороз покусывал уши и щеки, но Каргин и все остальные стояли на полянке, подняв лица к небу.

Если Каргин с товарищами чуть не плакали от счастья, то Пауль с Гансом не могли радоваться, они, каждый по-своему, думали примерно об одном: врала, безбожно врала пропаганда Геббельса, когда уверяла, что авиация русских полностью уничтожена.

Неужели Каргин и его товарищи правы, утверждая, что все обещания и заверения Гитлера наглое вранье?

Этот вопрос особенно мучителен потому, что возник уже в который раз. Хотелось надеяться, что русские хоть в чем-то ошибаются…

Еще не стих гул моторов последней группы самолетов, как небо на западе разом обесцветилось, а еще через какое-то мгновение земля вздрогнула, и осыпался снег с ветвей ели. С этого момента взрывы следовали один за другим, и небо постепенно наливалось кровью.

— Интересно, чего они там бомбят, чего? — уже который раз спрашивал Юрка.

— Станцию на железной дороге, — наконец ответил Григорий так уверенно, словно это он давал летчикам боевое задание.

— Не похоже. На земле что-то самостоятельно рвется, — не согласился с ним Каргин.

— Они… Там склад бомб, — сказал Пауль, повернулся и зашагал к землянке.

— Склад бомб? А почему ты нам ничего не сказал о нем? — крикнул вслед Григорий.

Пауль будто не услышал вопроса, он шел к землянке, не оглядываясь. За ним, опустив голову, плелся Ганс.

— Сложна человеческая душа, — сказал Каргин, провожая их глазами.

Его поняли правильно: Пауль и Ганс по собственному желанию несли караульную службу, участвовали в выполнении не одного боевого задания, но еще ни разу при них не применялось оружие против их соотечественников; сегодня они впервые стали свидетелями того, как другие откровенно радовались силе удара своей армии.

Это поняли и нарочно подольше задержались на полянке.

Спустившись в землянку, Пауль сразу почти упал на нары и обхватил руками голову так, словно она вот-вот могла лопнуть от распиравших ее мыслей; как обручи, легли его руки.

Рядом с ним пристроился Ганс и сидел, затаившись.

А Пауль думал, искал выход из тупика, в котором оказался. Отшатнуться от русских, забыть, что именно им обязан жизнью? Это выше его сил; он уже не верил ни Гитлеру, ни тем идеалам, ради которых Германия будто бы и начала войну; он уже точно знал, что в этой войне бог (вера в него нисколечко не ослабела) не на стороне немцев, не он направляет их оружие.

Но ликовать вместе с русскими…

Боже, ты все знаешь, все можешь, так подскажи!..

Наконец Пауль встал, подбросил в печурку дров и, когда они разгорелись, распахнул дверцу, чтобы видеть и лицо, и глаза Ганса.

— Мы с тобой, Ганс, сейчас стоим одной ногой здесь, другой — там… Это отвратительно, — сказал он, глядя в расширенные зрачки Ганса.

— Понимаю, господин ефрейтор…

— Я — Пауль.

Впервые он, ефрейтор Лишке, позволил солдату впредь называть себя так, и Ганс понял, что ему предлагается настоящая солдатская дружба; это обрадовало.

— Я с тобой, — просто сказал Ганс.

— Ты не знаешь, что я решил.

— Обе ноги человека всегда должны стоять на одной земле.

Они замолчали. Потом Пауль встал, вытянулся, как на параде, и сказал торжественно:

— Клянусь действовать только так, как подсказывает совесть!

Ганс искренне повторил его клятву.

И (опять же впервые!) Пауль протянул ему руку.

Когда Каргин и другие вернулись в землянку, на печурке весело и даже самодовольно попыхивал чайник, а Пауль и Ганс одновременно вскочили с нар, вздернули подбородок. Как бы доложили, что все в порядке.

Чаевничали долго и говорили преимущественно о том, что Красная Армия скоро пойдет теперь уже в решительное и окончательное наступление. А когда начали вставать из-за стола, Григорий вдруг повернулся к Паулю и сказал с обидой:

— Вот если бы ты про тот склад бомб нам сказал, мы бы рванули его…

— Вы о нем не спрашивали, — ответил Пауль и, устыдившись, что увиливает от прямого ответа, добавил: — Мы знаем, где хранится бензин… Много бензина.

Сказал это и покосился на Ганса. Тот молча положил ему на плечо свою руку.

Григорий первым понял, что означало это признание Пауля, и так обрадовался, что прямо через стол бросился к нему, опрокинул на пол и кружки, и чайник. Он облапил Пауля, повалил на нары и долго тискал.

Каргин, всегда ревниво следивший за порядком, не сделал ему замечания.

Потом, когда Григорий немного успокоился и шум стал стихать, Каргин откашлялся, чтобы привлечь внимание, и сказал:

— Завтра мы с Федором идем на разведку к тому складу бензина.

Первых пять человек привел а лес Афоня. Едва он обменялся паролем с Паулем, стоявшим в карауле, из землянки выскочили Каргин и все остальные. Они не скрывали радости, и каждый в душе таил надежду обнаружить среди прибывших знакомого. Посчастливилось Григорию: в одном из новеньких он узнал того самого солдата, с которым распил бутылку водки в отряде, называвшемся как-то длинно и завлекательно. Этот и рассказал, что примерно месяц назад немцы скрытно подобрались к месту стоянки отряда и почти всех похватали сонными. Спастись удалось только им, пятерым.

Рассказывал, и все чувствовали, что стыдно солдату за бесцветно прожитые месяцы и за бесславный конец отряда.

— Всех наших, кого взяли, немцы отвели в село. Десятерых повесили, а остальных тут же на площади расстреляли.

— А вы как? — спросил Юрка.

— Что как?.. По лесам скитались, пока соответствующего человека не встретили… Он и приказал сюда явиться.

— Сам кто будешь? — это спросил уже Каргин.

— В армии сержантом был… Андрей Устюгов.

— Хреновым сержантом ты был, — убежденно заявил Каргин. — Будь моя власть — немедля разжаловал бы в рядовые. За притупление бдительности, за несоблюдение уставов…

— Меня-то за что? Там и постарше чинами были, — начал было оправдываться Устюгов, но Каргин строго глянул на него и прикрикнул, не повышая голоса:

— Разговорчики!.. Рядовой Федор Сазонов.

Тот вышел вперед.

— Назначаю отделенным. Занимай вон ту землянку. И чтобы к утру был полный порядок!

Федору никогда в голову не приходило, что он вдруг может стать командиром отделения, случись это до войны — отказывался бы до последней возможности. Но сейчас он осмотрел свою пятерку, ткнул пальцем в грудь правофлангового и приказал:

— Будешь сегодня дневалить. Заготовь дров и прочее… Остальные — за мной!

Скоро из трубы и второй землянки вырвались искры, устремились к темным ветвям ели и затерялись в них. В необжитой землянке, с потолка которой нестерпимо капало, плечом к плечу сидели все бойцы отряда и без утайки рассказывали друг другу о себе, о том, что пережили и передумали за минувшие месяцы войны. Каргин только внимательно слушал и все больше убеждался в том, что эти пятеро будут хорошими бойцами.