Олег Смирнов - Северная корона

— Всевышнему, товарищ лейтенант.

Ирина отвечала Соколову, но глядела на Сергея. И Сергею это было приятно.

— Ирочка, — сказал Соколов, — вы нам разрешите организовать баньку?

— Пожалуйста, товарищ лейтенант. Дрова есть…

— И ужин поможете организовать? После баньки…

— С удовольствием. Но мне требуется помощник — начистить картошки.

— Я помогу, — сказал Сергей.

— Хватит одного? Добровольца? — спросил Соколов.

— Хватит, товарищ лейтенант.

Другие еще возятся со смазкой оружия, а Сергей уже засучивает рукава, Ирина повязывает ему фартук. Они друг против друга, колено в колено, из-под их ножей ползет картофельная кожура.

Потом он с Журавлевым таскает, не расплескивая, ведра от ручья к окосевшей баньке на задворье. Быков с удара колуна разламывает чурку. Дровишки березовые, гореть будут отменно.

Братцы, какое же блаженство — развалиться на полке, париться, охлестываться березовым веником и чувствовать: здоровеешь с каждой секундой! Намыль башку пенистей, окрестись веничком с протягом, плесни из шайки на раскаленные камни, поддай парку!

А потом они подшивали выстиранные и выглаженные подворотнички, латали гимнастерки и шаровары, ваксили сапоги и ботинки, Шубников хмыкал в зеркальце: «Ишь оброс!» Гримасничая, сдирал безопасной бритвой с кадыка щетину. Лейтенант Соколов тоже брился, надув щеку и мурлыкая вальс, Курицын подправлял ножницами скобу на шее Сабирова, а тот на полевой сумке сочинял письмо домой. Сергей вместе с Ириной раскладывал на клеенке котелки, миски и тарелки с отбитыми краями и выщерблинами, деревянные ложки, жестяные кружки и граненые стаканы.

А потом, отбеленные, распаренные, с сырыми волосами, они уселись за стол. Что за стол! Термос супа, в нем плавают шкварки. Термос каши. Сковорода жареной картошки. Чугунок вареной картошки в мундире. На подносе — груда ржаных ломтей. Вилки капусты. Перья лука. И украшение стола — лейтенантов доппаек: сливочное масло, печенье.

Ирина, пошушукавшись с бабкой, достала из корзины мутную бутыль с самогоном. И соседка-вдовушка, которую привел Пощалыгин и которая преданно смотрела на него, поставила на стол бутылку. Ирина спросила:

— Можно, товарищ лейтенант? Помаленьку?

— Ну разве что помаленьку… Как, парторг, разрешим?

— За победу — можно, — сказал Быков, Пощалыгин вышиб пробку из бутыли, крутой первак маслянисто булькнул в стакан.

— И мне, сынок, плескани, — сказала старуха, привставая на локтях.

— Будет исполнено, Фекла Ильинична!

— Захарьева, часового, не обдели, — сказал сержант Сабиров.

— Будет исполнено!

Ирина уполовником с обломанной рукояткой разлила суп. Соколов взял кружку, поднялся:

— За победу, товарищи!

С грохотом отодвинулись табуретки и стулья, а кружки и стаканы сдвинулись — перекрестное, не в лад, чоканье.

Сергей сделал глоток, другой, поддел ножом вареную картофелину, откусил от ржаного оковалка. У него запульсировало в висках — и от первака, и от еды, и от близости Ирины. Она — плечо к плечу — подкладывала ему капусту, лук:

— Угощайтесь, Сережа.

Перед кашей выпили еще — опять же за победу. Старуха заплакала, запричитала:

— Угляжу ль ее, победу-то? Помру, не повидавши…

— Доживете, Фекла Ильинична, — сказал Соколов. — Увидите победу собственными глазами.

— И пощупаете собственными руками, — вставил Быков.

— Дай-то господи, сынки! Одолевайте супостата. Шубников солидно прокашлялся:

— Не сомневайся, дорогой товарищ Фекла Ильинична: одолеем, беспременно одолеем. Победа на подходе! Войска у нас несметно. Один Сибир чего стоит, сколь послал войска. И еще пошлет! Ето как, здорово?

— Истинно! Дай-то господи вам здоровьица и благополучности.

Не проронивший до этого ни слова, Курицын отодвинул от себя котелок, надел шинель, подпоясался:

— Товарищ лейтенант, разрешите подменить Захарьева?

— Подменяй.

— А чайку? — спросила Ирина.

— Потом. — И, впустив знобкую струю, дверь за Курицыным захлопнулась.

Струя эта прошла избу насквозь, рассекла ее теплынь, колыхнула язычок пятилинейки, встрепанный профиль старухи заметался по стене. И стало очевидно до осязаемости: на дворе дождь, сырость и мрак. Поскрипывала ставня, за оконным стеклом трепало, ломало непогодой валкий вяз, и он тыкался в стекло, будто просил впустить его.

Угревшийся, разомлелый Сергей дожевывал картофелину. Журавлев ржаной корочкой выскабливал миску. Шубников заворачивал в тряпку недоеденную горбушку. Лейтенант Соколов утерся носовым платком и сказал:

— Спасибо, Фекла Ильинична, за хлеб-соль.

— На здоровьице, сынки, на здоровьице.

— И вам спасибо, Ирочка, — сказал Сергей.

— Не за что. И не забывайте: обещали мыть посуду.

— Разве я отказываюсь, Ирочка?

Они убирали со стола, она споласкивала котелки, миски, тарелки, кружки, передавала ему, он, задерживая ее пальцы в своих, брал посуду, вытирал суровым полотенцем. Лейтенант Соколов, раскрыв на коленях потертый на сгибах чертеж, что-то прикидывал. Сабиров сворачивал треугольник, надписывал адрес: «Узбекская ССР, Фергана…» Шубников ковырял спичкой в зубах, рассказывал старухе про сибирскую стужу:

— Птичка летит и бац — замерзает, плюнешь — плевок на лету замерзает. Полсотни градусов! — Вопрошал: — Ето как, здорово?

Старуха слушала, не слушала, шевелила бескровными губами — уж не молилась ли? Шубников продолжал распространяться:

Еще Сибир славится медведями. Видимо их невидимо, медведей. Тыщи, однако, — мильоны. Из тайги запросто ломят в село. В гости, хе-хе!

Когда допивали чай с лейтенантовым печеньем, пришел Захарьев.

Пощалыгин для чего-то взболтал в бутылке остатки вонючего самогона, вылил в стакан:

— Твоя доля, Захарьев. Грызи!

— Не хочу.

— Отказываешься? Я тебе пособлю! — сказал Пощалыгин. — Лады?

— Пей.

«Поилец ты мой, — подумал Пощалыгин. — Я плановал: Сергуня отдаст мне свое, а он — выдул! С Захарьевым подфартило!»

— Убьем белого медведя! — Опрокинув самогон в рот, Пощалыгин прополоскал им зубы и проглотил в единый прием. Посидел, не закусывая. Объяснил:

— Чтоб крепче по мозгам вдарило, желудок уже полный. А «убить белого медведя» обозначает: в кружку с пивом влить стакан водки, взболтнуть, белое получается. В гражданке я убивал белого медведя с корешком, с Кешей Бянкиным…

Льнувшей к нему вдовушке погладил коленку, Ирине сказал:

— Милаша, подфартило тебе? Мировые ребята в первом стрелковом взводе?

Бойцы разбрасывали сено на полу, стелили шинели. Захарьев уже улегся, под голову — вещмешок. Лейтенант Соколов шуршал чертежом.

Сергей спросил у Ирины:

— Что читаете?

— Леонова.

— Я классиков люблю: Чехова, Толстого…