Олег Смирнов - Северная корона

— Как с Гошкой-то?

— Да никак, — сказал Сергей.

— Гошка в плен живой не дастся, не таковский он. Да и Быков…

— То же я думаю и о Чибисове, — сказал Сергей. Ты не веришь, Юлиан, что они в плену? И я не верю.

Не хочу верить. Наверное, ранены и лежат где-то под снегом, искать надо, иначе погибнут. Искать!

И Сергей поднимался с чурки, рывком открывал дверь.

Утром с кухни принесли термосы с завтраком. Шубников расплескал по котелкам, заглянул в термос:

— Оставляю расход. На троих.

Сергей не притронулся к супу, съел хлеб, запивая его полуостывшим, нескупой заварки, чаем. Захотелось спать, и он, сморенный, прикорнул на краю нар.

Пробудился от крика:

— Товарищ взводный! Товарищ взводный!

Сергей протер глаза, не понимая, кого и зачем кричат; через оконце в зрачки бил солнечный луч, было светло, коптилка задута, печка потухла, и тепла от нее не было; возле печки кричал Петров:

— Товарищ взводный! Товарищ взводный! Потом он вдруг тихо сказал:

— Идите в траншею. Фрицы оповестили: Чибис будет выступать по радио…

Сгорбившись, Сергей зашагал к двери, с усилием передвигая ноги. В траншее, рядом с оцепеневшими бойцами, он прислонился плечом к стенке и сказал скрипуче:

— Ну?

Мощный репродуктор заговорил голосом, который был, наверное, слышен всему полку. Кто-то по-русски, но с акцентом проговорил, что сейчас у микрофона с обращением к советским солдатам выступит ефрейтор Красной Армии Аркадий Чибисов. Эту фразу с перерывами повторили дважды, затем репродуктор разнес над заснеженной рекой и нолем, над притихшей передовой знакомый баритон — но без прежнего пафоса. Да, это Чибисов. Он, заикаясь, заговорил, что находится в плену, что будто бы обхождение с ним хорошее, а раненым, Михаилу Быкову и Георгию Пощалыгину, оказана медицинская помощь…

— Продажная шкура! — бешено заорали над ухом у Сергея, и с пулеметной площадки прострочила длиннейшая очередь за реку, откуда разносился усиленный динамиком голос Чибисова.

И эта очередь убила остолбенение. За ней ударили другие очереди, за очередями — мины и снаряды. Чибисова за грохотом уже не слышно. Немцы тоже подняли стрельбу, и солнечный полдень наполнился разрывами и дымом, и снег во многих местах свежо зачернел.

Схватив из пирамиды автомат, Чибисов не надел его на шею, на ремень, а просто держал в руках, и когда в траншею спрыгнула фигура в белом и крикнула: «Хенде хох!» — Чибисов в ужасе выронил автомат. Но рук поднять не мог: обессилев, они не слушались его.

За первой фигурой спрыгнула вторая, третья, они навалились на Чибисова и опрокинули на спину. Он хотел крикнуть: «Не убивайте!» — и не крикнул: в рот затолкали тряпку. Упираясь коленями ему в грудь, связали веревкой руки и ноги. Подняли, бросили на плащ-палатку и потащили по полю.

Он задыхался и стукался головой обо что-то твердое.

В себя Чибисов пришел от холода: в лицо швыряли пригоршни снега. Затем вытащили кляп, развязали ноги: «Рус, вставать!» С завязанными руками нельзя было подняться иначе, чем встав на колени. И Чибисов встал на одно колено, на другое, выпрямился. Ему развязали и руки, ткнули в бок автоматом, повели по полю, по ходу сообщения, открыли дверь и втолкнули в блиндаж.

Он зажмурился от яркого света, а когда открыл глаза, увидел привалившихся к бревенчатому стояку Быкова и Пощалыгина, и это почему-то еще больше ужаснуло его.

— Пройди сюда, — сказал Чибисову на чистом русском офицер, сидевший за столиком, и мотнул головой туда, где стояли Быков и Пощалыгин.

Чибисов подошел, остановился рядом. Быков сказал:

— И тебя, Чибисов, угораздило? Ну, ничего, будем держаться.

— Вместе будем держаться, — сказал Пощалыгин.

Из угла вышел немец с оттопыренными ушами, с дамским пуховым платком на шее, с санитарной сумкой — видимо, фельдшер, — осмотрел Чибисова, для чего-то заглянул в рот, быстро и небрежно смазал йодом рассеченный лоб, подошел к Пощалыгину, прищелкнул языком.

Он бинтовал Пощалыгину плечо и бедро, Быкову — голову, офицер за столиком торопил:

— Вы копаетесь, Винцель, как баба.

В блиндаже было жарко натоплено и светло — над столом лампочка от аккумулятора, на стояке «летучая мышь», — никелированные кровати отражали свет, на кроватях — пышные перины, на перине, вдавившись, сидел напомаженный, с покатыми плечами, в расстегнутом мундире офицер, на мундире — Железный крест. Майор за столом и сидевшие по сторонам от него разведчики в маскировочных костюмах перебирали разбросанные перед ними измятые письма и газеты, извлеченные из карманов и полевых сумок пленных, перелистывали серые красноармейские книжки.

Майор сказал пленным:

— Подойдите поближе.

— Сперва пускай нам развяжут руки, — сказал Быков,

— Развяжите их! — приказал майор. — Фамилия, звание?

— Быков. Ефрейтор.

— Номер полка? Число штыков? Фамилия командира? Задачи полка? Задачи батальона, роты, взвода? Фамилия их командиров? Что на вооружении? Система обороны?

— Фу-ты ну-ты, — сказал Быков, разминая затекшие пальцы. — Вопросиков поднакидали. Номер полка? Забыл!

— Не хочешь отвечать? — спросил майор.

С кровати встал обер-лейтенант с Железным крестом:

— Я умею говорить и на другом языке, более доступном вам, вы меня поняли?

— Господин майор. И вы, господин обер-лейтенант, — сказал Быков. — Не теряйте времени. Можете со мной сделать что хотите. Но я поклялся на присяге и военной тайны не выдам.

— А это как тебе? — И обер-лейтенант ударил кулаком между глаз.

Быков, пошатнувшись, устоял. Вытирая кровь, сказал:

— Это ваш язык, господин фашист? А вот это наш! — Свинчатый кулак Быкова сбил обер-лейтенанта с ног. Майор вскочил, разведчики бросились к захваченным бойцам, щелкая затворами, но обер закричал с пола:

— Назад!

Не вставая, навалившись на локоть, он выдернул парабеллум из кобуры и выстрелил. Быков схватился за живот, и, пока, скрючившись, оседал на пол, обер-лейтенант разрядил в него всю обойму.

Чибисов увидел, как упал Быков, как побледнел Пощалыгин, — и ему снова стало дурно.

Поташнивало и Пощалыгина: от собственной боли, от крови, растекавшейся из-под Быкова.

Солдаты поволокли тело, оставляя на досках кровавый след.

Майор проследил за часовым, старательно и тихо прикрывшим дверь, и сказал Пощалыгину:

— Фамилия? Звание? Молчание.

— Господин майор, он не желает отвечать, — сказал обер-лейтенант.

— Фамилия и звание нам известны из красноармейской книжки. Пощалыгин Георгий, рядовой. Ты? Номер полка? Численность личного состава? Фамилия командира полка?

Обер-лейтенант приложил горящий конец сигареты к щеке Пощалыгина, к подбородку, к скуле:

— Терпелив, хвалю. А вот это?