Виталий Мелентьев - Варшавка

Кривоножко ощутил комбатовское недовольство, вздохнул и тут же заметил насмешливый взгляд Жилина: и этот, зная расположенность Лысова, позволяет себе…

Вообще Жилин излишне своеволен и строптив. Мало того, что окопался возле комбата (конечно, у него есть прежние заслуги), так он еще и придумал снайперское отделение.

Такое отделение ни в уставе, ни в штатном расписании не упоминается. Кривоножко наверняка не одобрил бы это нововведение. Но и приказы, и газеты требуют усиления боевой активности в обороне, чтобы сковать противника, не дать ему перебросить резервы под Сталинград.

Боевой активности требовали, а за потери спрашивали так, что хоть нянькой при каждом бойце становись. Да еще и приказывали всемирно беречь боеприпасы. На снаряды н мины ввели лимит.

Вот и приходится проводить в таких условиях партийно-политическую работу, разъяснять, что советский тыл крепнет не по дням, а по часам, а родная Красная Армия перемалывает фашистские орды и готовится к разгрому захватчиков…

В этих сложнейших условиях, с одной стороны, снайперы, несомненно, материальное и самое экономное воплощение боевой активности. Два-три выстрела в день — это даже расходом боеприпасов не назовешь: в обороне на прочесывающий огонь тратится в сотни раз больше. И пусть только каждый пятый выстрел снайперов поражает цель, а четыре пули летят "за молоком". Пусть! Но пули-то эти пролетают рядом с противником, и он уже не может чувствовать себя спокойным. Он понимает, что за ним охотятся, за ним следят, что и здесь, как и в Сталинграде, война еще не кончилась… Да и в политдонесение есть что вписать.

Но с другой стороны… Сейчас, например, батальон позавтракает и заляжет спать или, точнее, отдыхать. Кроме дежурных расчетов и наблюдателей. После обеда-ужина народ выйдет на работы — укреплять оборону. А снайперы сейчас выйдут на охоту. Где будут охотиться — это одни они знают. Укажут район, и все. А будут они охотиться или просто залягут спать — не проверишь. И уж кто-кто, а Кривоножко знает разговоры во взводах — сачкуют снайперы, высыпаются. Поэтому Кривоножко пресек эти нездоровые разговоры, запретив снайперам во время ночных работ отлучаться из своих подразделений. Пусть работают со всеми, чтобы все видели: в батальоне нет и не может быть сачкующих. А кому охота проявлять боевую активность в порядке личной инициативы, пусть занимаются этим в свое же личное время. При обязательном контроле со стороны командиров.

Так что до сих пор комиссар умел сближать крайности, сглаживать противоречия я добиваться своего. Но как пойдет дальше — неизвестно…

Лысов потянулся к картошке — он любил картошку, любил жирное, Кривоножко — к сосискам; как интеллигентный человек, он понимал всю важность животных белков в рационе человека.

Жилин прищурился и слегка улыбнулся. Ему надоели привычки своих начальников, но, человек трезвый и по-своему расчетливый, он никогда не пытался изменить эти привычки и нарушить порядок, потому что умел поставить их себе на службу.

Он выждал, пока еда согреет завтракающих, теплота от желудка поднимется к голове, затуманит ее, потом начнет растекаться по жилкам и голова на несколько минут станет ясной, словно освобожденной от мелочей бытия, а тело — мягким, теплым и приятным.

Когда это произошло, Костя почтительно спросил:

— Разрешите обратиться, товарищ капитан?

Все знали, за чем обращается Жилин, все понимали, почему он обращается, был известен и ответ. Но порядок есть порядок, и нарушать его не следовало.

Его нарушил Лысов. Он поерзал, набил полный рот картошкой и посмотрел в маленькое окошко — амбразуру. Оно только начинало светлеть. Комбат подумал, что прошлые отношения и обычаи были не так уж и плохи. Раньше он каким образом решал то, за чем обращается Жилин? Взглядывал на комиссара, тот чуть прикрывал глаза в знак согласия, иногда даже прибавлял что-нибудь бодро-веселое. Вопрос решался коллективно. И если потом обнаруживалась ошибка, просчет, всегда можно было сказать: "Решение принимали вдвоем…" А с двоих спрос иной, чем с одного. Вышестоящий комиссар всегда прикроет своего же брата-комиссара, или, наоборот, вышестоящий командир выручит строевика. А когда выручают одного из двух виновных, то, по закону логики и, главное, по здравому житейскому смыслу, и второй как бы не так уж н виноват… Легче было провертываться.

Теперь комиссар — ни при чем. Принимает решение один только командир.

Единоначальник. И спрос с него одного. Только с одного. И примет он неправильное решение, закрутит что-нибудь не то — замполит, хоть и подчиненный, а в политдонесении отразит… А уж раз сомнение ляжет на бумагу — провертываться следует тоже только бумагой. У бумаг же поганая привычка: и людей уже нет, а бумага живет.

Значит, теперь нужно больше думать.

Лысов смахнул испарину и спросил у Кривоножко:

— Как там на юге?

Утреннюю сводку Сов информбюро передавали по телефону, и принимал ее Кривоножко.

Раньше он не ждал вопросов. Он сам бодро читал сводку и комментировал ее но ученической карте.

Теперь Кривоножко ждал вопросов. Он предполагал, что в связи с приказом и как бы выделением строевых командиров информация для них поступает особая, по их, строевой линии. А то, что передается для политработников, предназначено только для бойцов и младших командиров. Вот почему Кривоножко при этом вопросе даже встрепенулся — все-таки в душе он надеялся, что так уж далеко разделение строевых командиров и политработников не зашло.

Отбивают сильные атаки… — Он быстро и почти наизусть сообщил:

— "Наши войска вели бои с противником в Сталинграде и в районе Моздока. На других фронтах никаких изменений не произошло". Но обращаю ваше внимание: в Сталинграде после упорных боев наши части оставили один из заводских поселков. Боюсь, выходят к Волге…

Лысов многозначительно покачал головой, словно услышать иное не ожидал. Но думал по-иному: "Батальон растянули не зря… Видно, вывели с передовой какую-то дивизию.

Теперь ее пополнят и сунут под Сталинград, в упорные бои… А упорные бои больше месяца. Сколько ж можно? И как же теперь поступать: опять выпускать снайперов на свободную охоту отделением, или, наоборот, рассовать их по ротам? Пусть постреливают и создают у противника впечатление, что перед ним заполненная оборона… Мелочь, конечно, но… Рассовать снайперов по ротам значит согласиться, что Кривоножко был прав, когда тактично протестовал против этого отделения. Все-таки это самое отделение — не уставное. Нет… Не годится… Надо беречь авторитет…" Новые отношения никак не налаживались. Конечно, согласно указаний вышестоящих политорганов, бывший комиссар создает авторитет командиру-единоначальнику. Себя ломает, а ему — авторитет создает.