Виталий Мелентьев - Варшавка

— Кто дневальный? — спросил Жилин у Жалсанова.

Малков и Засядько со взаимным упреком посмотрели друг на друга и промолчали.

— Та-ак… Значит, врезали вам — и все побоку? Драпать еще не собрались? — Все трое смолчали, только Жалсанов сузил ястребиные, немигающие глаза, исподлобья глядя на Костю: неужели ж он и его, старого товарища, начнет ругать? Как-никак, а здесь собрались добровольцы… — Бардак развели?! Дров нет, нары не убрали, котелки немытые — мне за вас работать?! Дневального и того нет! Корреспондентам трепать — вы на месте. — Ребята разом вскинулись, и Жилин мгновенно понял, что с ними корреспондент не разговаривал и они наверняка грешили на него, Жилина. — А вот порядок поддерживать… Жалсанов! Я тебя старшим оставлял. Ты не эти… добровольцыкомсомольцы. Ты ж — кадровый! Молчишь? Ну вот и считай, что ты дневальный. Марш на кухню! И скажи там, что я прибыл! Так и скажи — знаменитый снайпер Жилин изволил прибыть! Пусть разворачиваются. — Ребята смотрели и не понимали — разыгрывает их командир или его изменила слава. У Кости не дрогнул ни один мускул — лицо казалось чеканным: в жестких темных глазах не промелькнуло ни одной искорки, в командирском, с металлом, голосе не слышалось и намека на смешливое дребезжание. — Засядько! Чтоб до ужина был запас дров на три дня! Я тебя, мерзляка чертова, научу, как тепло хранить! Малков! Немедленно! До ужина! Раздобыть и принести два ящика.

— Где я тебе ящики найду? — возмутился Малков и встал.

— Молчать! Я не спрашиваю, где вы будете проявлять находчивость и разворотливость. Я указываю время — до ужина! Все! Выполнять!

Степная сущность Жалсанова все-таки дала о себе знать. Он встал и почтительно — командир, даже такой как Костя, все равно командир и, значит, старший, а к старшим нужно относиться почтительно — спросил:

Ты про Колпакова знаешь?

До сих пор Костя кричал, сидя в своем уголке. Теперь он вскочил и заорал:

— С этого надо было начинать! С этого! А сейчас — марш выполнять приказ.

Разболтались! Я из вас демократию выбью!

Они двинулись к дверям — испуганный Засядько, оскорбленный Малков и растерянный Жалсанов. Костя повалился на нары и долго беззвучно смеялся, всхлипывая от напряжения в плащ-палатку, от которой пахло ружейным маслом, хвоей и потом.

Он слышал, как стучал топором Засядько, слышал, как возле кухни ругается Малков, и когда в землянку вбежал обмякший Жалсанов — он ведь понял, кто вымыл котелки, — Костя уже сидел в своем уголке хмурый, нахохлившийся.

— Прости, Костя… Понимаешь… — Однако Жилин не шевельнулся, и Жалсанов растерянно объяснил:

— Фляжку надо взять. Фляжку старшина требует.

Костя не ответил и отвернулся: пусть дойдет Жалсанов до кондиции. Пусть.

Жалсанов недоумевающе взглянул на командира и тихонько вышел за дверь, а Костя горько подумал:

"Неужели ж они все всерьез принимают? Хотя… Жалсанов ведь взял с собой одну фляжку, а пришел за другой. Выходит… Выходит, в хозвзводе признали мою славу? Ну, не может же быть… Не-ет… Нельзя ж так шутки поворачивать…" Но Жалсанов принес не только котелки и две фляжки, одну из которых он отложил в сторонку. Эту, отложенную, фляжку он заставил банкой аргентинских сосисок, салом и банкой лосося в собственном соку.

— Это… — Жалсанов запнулся, не зная, как теперь величать сержанта, — командиру.

Мало того, Жалсанов выставил перед Костей отдельный котелок супа. Вот этого Жилин выдержать уже не смог.

Он встал с нар, вылил из своего котелка в жалсановскнй суп, решительно вскрыл консервы и, коротко приказав: «Кружки», разлил свою фляжку.

Ну, за то, чтобы вы умными были и, обратно, имели товарищескую совесть, — и первым выпил.

Однако обедали молча. И уж когда, разомлевшие пили густой чай, приправленный вишневой веточкой, Жилин спросил:

— Отошли? Давай рассказывай.

Они сидели долго, курили, отмякая душой, рассуждали и прикидывали, как жить и воевать дальше. Когда, по жилинским расчетам, роты вышли в первые траншеи, Костя поднялся: пора докладывать комбату о прибытии.

Старший лейтенант Басин немножко похудел, шрамик на его лбу стал выделяться резче, но глаза были по-прежнему веселые, с хитрецой.

— Значит, сбежал?

— Сбежал.

— Обстановку уже знаешь?

— Знаю.

— Придумал что-нибудь?

— Придумал… Все вместе придумали.

— Так и понял — обсуждаешь с отделением и воспитываешь. Хорошо… Но только вот что я тебе, Жилин, скажу. Может, перейдешь ко мне в связные?..

— Ваш, выходит, сбежал?

— Сбежал, собачий сын, — усмехнулся Басин. — Я, говорит, воевать прибыл, а не комбатов обслуживать. Прикрыть, говорит, в бою прикрою из уважения, а чашки-ложки я и в гражданке презирал: у меня для того жена была. Басин смотрел пристально, испытующе. Красивый мужик! Темные, зачесанные назад волосы, карие острые глаза, хорошо вырисованные губы. И плечи подходящие. И даже шрамик на высоком лбу красил Басина, делал его мужественным. А Жилин чувствовал; что-то волнует комбата, что-то его гнетет, и он скрывается за шуткой. Костя вспомнил статью в газете, убитого комбата капитана Лысова и не принял шутки.

— Старое отошло, товарищ старший, лейтенант. Надо начинать по новой.

Басин помолчал. Губы у него поджались, и на скулах вспухли и опали желваки. Он кивнул, соглашаясь с тем, о чем думал Жилин.

— Да-а… Приврал корреспондент. Приврал.

Жилин чувствовал, что Басин сказал это не от чистого сердца, а словно покрывая что-то свое. Но, может, это самое свое нужно не столько Басину, сколько всему батальону и, значит, Жилину и ребятам? Кто ж его знает… Время покажет.

Они сидели, обсуждая создавшееся положение. Басин согласился со всеми предложениями снайперов, Ночью, ворочаясь, Костя вспоминал Марию, вздыхал, кряхтел и клялся, что заставит себя забыть о ней.

Как всегда, встали много затемно.

В землянке нахолодало: печка давно потухла, и еще сонный Жилин приказал:

Засядько — дневальный. Потом — Малков. Разворачивайтесь тут, а я — на час.

Как был, неумытый, трусцой двинулся на передовую, о седьмую роту, к старшему лейтенанту Чудинову.

Чудинов, молодой, красивый, но словно тронутый увяданием, встретил Жилина насмешливо:

— Сбежал из санатория?

— А чего ж, обратно, чикаться? Дело, оно и есть дело. — Костя сразу понял: Басин встречался ночью с командиром роты и рассказал об их беседе.

— Это уж так точно. — Чудинов вздохнул. — У нас двух немецкие снайперы хлопнули…

Одного особенно жаль, старательный мужик был, четверо детей… Оренбургский… Ну а двоих ранили. Ты хоть начертание обороны еще помнишь? — Костя кивнул. — Так вот двух у крайнего левого дзота, почти на стыке — там как раз поворот в ход сообщения. В старый. А двух на правом фланге, там подъемчик, — мы ж в лощине вот там… Конечно, углубили там траншеи, теперь как будто спокойней.