Виталий Мелентьев - Варшавка

А если не все… Тогда и разберемся. Там видно будет… Но он уже понял, что чувствуют ребята, и понимал, что на их месте он тоже чувствовал бы примерно то же самое.

— Джунус, — медленно сказал он, — повар выдаст тебе сало, сахар и сухари. Возьми и сделай так, чтобы об этом не знали ребята. Задача ясна?

Судя по тому, как дернулся, выпрямляясь, Джунус, Костя понял, что он заподозрил неладное, нечестное, и оборвал:

— Это приказ, Джунус. А приказы не обсуждают. Запомни — чтобы никто не видел.

Вернувшись в землянку, приказал Кропту:

— Режь плащ-палатку. Карманы будешь пришивать на боках стеганок, так чтобы, полные, они, обратно же, не мешали локтям.

— Вроде вещмешков?

— Догадливый… Действуй. Хорошо бы с клапанчиками, чтобы снег не набивался или вода не затекала.

Кропт вместе с Костел вымеряли карманы, прикинули, как половчее их расположить, н Алексей неожиданно предложил:

— А может, и на маскхалатах найдем местечко?

— Это еще зачем? — подозрительно спросил Костя, и Алексей, сверкнув глазами, ответил;

— Так полагаю — запас можно будет взять побольше. И под рукой.

— Помалкивай… Догадливый.

Кропт улыбнулся, но промолчал. Когда пришел Малков н стал ворчать, ругая жадинартиллеристов, дурацкие затеи и погоду, Жилин резко оборвал его:

— Вот о погоде и думай. А что тебе дали — благодари. Могли б и не дать. А теперь так: скидывай сапоги, ставь сушить. Походим в валенках.

Пришел Засядько и, положив на нары связку, белья — новенького, шелковистого, спросил:

— Куда это?

— Раздай каждому. И себе возьми. Пару портянок и пару белья.

Потом Костя разложил на столе свою стеганку, придвинул банку с пушечным салом и стал вмазывать его в ткань. Ребята переглянулись, с интересом и недоверием приглядываясь к командиру. Тщательно просалив спину и грудь стеганки, Костя стащил ватные шаровары и начал высаливать и их.

— Ну, что уставились? Не знаете армейского закона: делай как я?

— На кой черт вещи портить? — спросил Малков.

— Я ж тебе сказал — думай о погоде. А она — оттепельная. В полушубке полезешь? Или в шинели? Так через час ты и ног не поднимешь, все водой нальется, и будешь таскать на себе пару ведер воды. А вот промаслим несколько раз стеганое — вода будет стекать. На мокром снегу заляжем — обратно же, вода не будет впитываться. Понятно? А карманчики делаем для того, чтоб можно было спокойно лежать, и в случае чего припасы будут под руками. Дело к весне пошло, дни увеличиваются. Что ж нам, голодными лежать?

Он говорил весело, но так, что ребята поняли — о чем-то он умалчивает. В его словах была своя логика, но такая, какая бывает и при розыгрыше. Костя понимал их, но делал вид, что все идет правильно. Он заставил дважды просалить сапоги и, только когда уж все было готово, сказал:

— Ну, вот что, добровольцы-комсомольцы, обратно же, москвичи. Командир батальона сегодня ночью приказал мне подобрать снайперов для действий в тылу противника.

Пойдем ночью с разведчиками. Они вернутся, а мы — будем ждать нашего наступления.

Дело сугубо добровольное. Думать даю до обеда. Каждый решает сам, но если кто проболтается о наступлении — расстреляем. У меня все. — Он поднялся, оделся и ушел к разведчикам, согласовывать порядок выдвижения.

Жилин верил в своих ребят, знал, что они согласятся идти в тыл врага, и все-таки… Всетаки, рассуждая с разведчиками, прикидывая все возможные варианты действий, он иногда примолкал, усилием волн подавляя сердцебиение. Домой он шел по возможности спокойно, не торопясь…

В землянке было тихо. Ребята вскочили, и Джунус доложил:

— Решили идти, командир.

Жилин кивнул, сел за стол и предложил:

— Двигайтесь поближе.

До самого обеда они обсуждали способы действии в тылу врага, — причем Жилин часто взглядом спрашивал у Кропта: так решаем? Правильно думаем? И Кропт медленно наклонял голову: правильно.

После обеда Костя приказал спать, потоптался, прикидывая, идти к Марии или нет, и махнул рукой: незачем волновать. Пусть ничего не знает…

Комбат и замполит пришли вместе, оба строго-решительные, подтянутые, но у обоих в самых глубинах глаз пробегали отблески тревоги: за долгое время обороны оба отвыкли посылать людей почти на верную смерть. Хотя и в обороне смерть тоже бродила вокруг да около, но здесь действовал налаженный военный быт: ранят — быстро подберут и отправят в госпиталь. Во вражеском тылу ранение могло обернуться смертью. И все это понимали…

Но, понимая и сочувствуя, знали: с утра и самим идти туда же. Однако до утра было еще несколько часов. а снайперы пойдут сейчас… И оба с обостренным интересом, словно примеряя себя к их поведению, смотрели на ребят, невольно закаляя и ожесточая себя перед неизбежным.

Снайперы были спокойны, только Засядько часто краснел, опасаясь, что его по молодости лет могут заподозрить не то что в трусости, а хотя бы в нерешительности.

— Задача ясна? — спросил Басин именно у Засядько.

— Так точно, товарищ капитан! Ясна! Проникнуть в тыл врага, рассредоточиться и с момента начала артподготовки постараться поднять панику, особое внимание обратив на расстройство минометного огня противника.

— Хорошо, — наклонил голову Басин. — Расположение огневых запомнили?

— Так точно, — за всех ответил Малков и стал торопливо рыться в кармане гимнастерки.

Басин и Кривоножко с неодобрительным недоумением посмотрели на него: в этот решающий час нашел что-то свое, ему одному нужное, Малков, должно быть, угадал мысли офицеров, насупился и вытащил наконец листок бумаги, расправил его и нерешительно протянул Кривоножко:

— Вот… Заявление. На такое хочу идти большевиком.

Жилин быстро взглянул на Басина: надо же… Вот так Малков!

Кривоножко принял заявление и одобрительно посмотрел на Жилина: молодец сержант.

Правильно проводил партийно-воспитательную работу. И дело хорошее, святое, и вовремя сделано. И тут произошло то, чего уж никто не ожидал. Ребята тоже стали вынимать из карманов заявления н протягивать их Кривоножко. Басину хватило выдержки, чтобы не показать вида, что решение ребят для него неожиданно. Он держался так, словно все шло как положено, а сам думал: "Какая же это странная штука — партийно-политическая работа. Ведь если совершенно честно, не видна же она… не видна… Ну, там сводки, газеты… Поговорят, обсудят… А вот поди ж ты… Все решили одно и то же. Значит, есть и в нас и в самой жизни нечто такое, что заставляет каждого честного человека в главные минуты своей судьбы самому, в душе своей, и оценить прожитое и самого себя, и определить, есть ли в нем силы и право идти в партию. Ведь не за тем же они идут, чтобы получить выгоду. О выгоде раньше следовало бы думать".