Гусейн Аббасзаде - Генерал

И она целовала сына в холодные губы и закрытые глаза, терлась лицом о его холодное лицо.

К утру она уже не могла говорить, голос у нее осел, и она совсем выбилась из сил.

Потом она немного утихла — потому ли, что слез у нее не осталось, голоса не было, или потому, что пришли другие люди, много людей со скорбными лицами, и старушка поняла, что ее горе растворяется в общем сочувствии и что ей подобает теперь быть сдержанной. Только иногда она качала головой, тихо била себя по коленям. «Сынок, сынок, погасил ты мою свечу, разрушил мой дом».

Потом замолчала. Казалось, на нее нашло отупение.

Хавер сидела возле гроба, как каменная, и слез у нее не было.

В зал несли и несли венки, ими заполнили всю сцену, и Ази с трудом можно было разглядеть в этом море цветов.

Мимо постамента шли люди, замедляли шаги, глядя на ее сына, и подавленно покидали зал.

Менялся почетный караул.

За полчаса до выноса тела доступ в зал был прекращен, и в почетный караул встали знатные и известные люди, и среди них Мирбашир Касумов, Узеир Гаджибеков, Мамед Саид Ордубади и Самед Вургун.

Потом семья Ази Асланова и родственники, прибывшие из Ленкорани, прощались с Ази.

Приникла к телу мужа Хавер. Поцеловала сына Нушаферин — молча, без слов.

В три часа дня объединенный духовой оркестр частей Бакинского гарнизона, выйдя из помещения, грянул траурный марш.

В толпе перед Домом офицеров прошло движение. Оно перекинулось волной на улицы Свободы, Красноармейской и Девятого января, где тоже собралось бесчисленное количество народу.

Сергей Сирота сумел расспросить, по каким улицам пойдет похоронная процессия, и вместе с женой и дочерью, обойдя несколько кварталов, вышел к универмагу. Дождя не было, но тучи легли почти на крыши домов.

Самед Вургун, Узеир Гаджибеков, Мирбашир Касумов, Рза Алекперли, подполковник Филатов, пожилой генерал, представитель командования Первого Прибалтийского фронта, вынесли на улицу гроб. Подошли воины, подхватили гроб генерала и установили на артиллерийском лафете, застланном кумачом с черной каймой.

Сразу за гробом шли Нушаферин и Хавер, родственники, близкие и друзья. На посеревшее лицо Нушаферин падали седые волосы. Она была неправдоподобно маленькой, эта мать генерала — горе иссушило ее.

Впереди процессии несли увеличенный портрет Ази Асланова в большой раме; полтора десятка орденов и медалей, Золотая Звезда Героя плыли на красных шелковых подушечках. За ними слушатели Бакинского пехотного училища несли венки.

Пара вороных лошадей медленно везла лафет, на нем плыл сквозь море людей в последний свой путь генерал-танкист.

И вот процессия вышла к тому месту, где стояла семья Сироты.

Они увидели и узнали закутанную в черное Хавер. И Люба не удержалась, со слезами в голосе окликнула: «Тетя Хавер!» Сергей, приподнявшись на цыпочках, глядел прямо в лицо несчастной женщине, мало надеясь, что она заметит его, но все же надеясь. Хавер никого не не видела и не слышала. И тогда Наташа, протиснувшись к самому оцеплению, звонким, отчаянным голосом сказала: «Хавер!» — и подняла руку. Хавер на мгновение повернула голову и узнала Наташу. Сделала знак рукой: «Подойди!» А милиционеру, который загородил Наташе путь, сказала: «Это моя сестра!», и он посторонился, а Сергей, протолкнув жену вперед, вслед за ней подтолкнул Любу и пролез через оцепление. Недоумевающему офицеру из оцепления Хавер сказала, посмотрев на Сергея: «Это брат Ази». Наташа упала на плечо подруги, и так они пошли, ничего не видя от слез.

Ази медленно уплывал от них в утопавшем в цветах и зелени гробу, спокойный, с ясной улыбкой на окаменевших губах, словно заснул сладким сном. Сергей неотрывно смотрел на него, неузнаваемого, и не мог сдержать слез.

Траурная процессия дошла до сквера Сабира, поравнялась со зданием Академии наук. На углу, опираясь на палку, стоял одноногий молодой человек. Прижав к груди букет цветов, он плакал, глядя на подплывающий гроб с телом генерала.

Это был Мустафа Велиханов. После тяжелого ранения под Сморгонью он лишился правой ноги. Накануне он узнал о гибели командира бригады Ази Асланова и о предстоящем погребении, и приехал из Бузовны, проводить своего генерала. Он недавно выписался из больницы, был очень слаб, не научился еще ходить, и не мог влиться в общий поток людей. Он решил пропустить процессию, а потом подняться к парку Кирова, подождать, пока станет свободнее и народ разойдется, и положить на могилу свои цветы.

От здания Бакинского Совета процессия прошла по Красной улице, завернула на Парковую.

— Глянь, Самед! — сказал Узеир Гаджибеков, показывая глазами на нижний конец улицы. — Посмотри, сколько народу идет, и это еще не все…

— Это народ выражает любовь к своему сыну-герою. С такими почестями хоронят у нас не каждого.

— Помнишь похороны Джафара Джабарлы? — Узеир поправил очки на переносице. — С тех пор никого в Баку не провожали в последний путь так торжественно. При таком стечении людей…

— Эх, Ази, Ази, короткой оказалась твоя славная жизнь!

Ограда парка в двух местах была снята, и похоронная процессия свободно прошла в парк.

Молодой полковник-распорядитель отвел несущих венки в сторону, и открылась могила, вырытая на уступе скалы, с которой был виден весь город, и наверное, весь Каспий, до самой Ленкорани.

Снятый с лафета гроб положили на рыжую сырую землю, на краю могилы.

И тогда мать, сестра и жена Ази бросились на гроб. Им дали выплакаться.

Председатель Президиума Верховного Совета республики Мирбашир Касумов поднялся на траурную трибуну. Подняв руку вверх, он попросил тишины.

— Братья и сестры, сегодня мы прощаемся со славным сыном нашего народа Ази Аслановым…

Открыв траурный митинг, он предоставил слово поэту Самеду Вургуну.

— Сегодня такой день, — сказал Вургун, кладя руки на перила трибуны и высоко подняв голову, — когда вся земля Азербайджана оделась в траур.

Самед Вургун замолчал, потому что мать Ази в этот момент потеряла сознание, а Хавер билась в руках Наташи, как птица с подбитыми крыльями.

— Ази, родной! Не пустим тебя в землю! Возьми нас с собой! — кричала Хавер, и Наташа едва удерживала ее и бормотала какие-то бессвязные слова утешения.

Самед Вургун, видя это, не мог продолжать свою речь. Подумав, он сунул руку в карман и достал листок с тем самым стихотворением, которое он написал на смерть Ази бессонной мучительной ночью.