Гусейн Аббасзаде - Генерал

— Товарищ гвардии генерал-майор, личный состав бригады находится на отдыхе после занятий. Докладывает начальник штаба бригады гвардии подполковник Пронин.

Асланов выслушал рапорт, сказал:

— Здравствуйте, товарищи гвардейцы!

Дружно прогремело ответное приветствие. Асланов подал команду «вольно», пожал руку начальнику штаба, поздоровался с офицерами.

До вечера Асланов обходил подразделения, беседовал с людьми, и с каждым часом успокаивался: он дома, в своей большой боевой семье, где каждому есть свое место и каждый дорожит принадлежностью к воинскому коллективу, а коллектив помнит о каждом.

Адъютант генерала Смирнов с утра прибрал в походной летучке командира бригады, создал максимум удобств, для работы и минимальные условия, для отдыха и под конец поставил в стакан с водой цветок подснежника и водрузил на походный стол. Асланов давно заметил в адъютанте склонность к прекрасному, и на этот раз он не оставил без внимания старания Смирнова.

— О-о… где ты нашел этот цветок? — Генерал взял подснежник, понюхал. — Прекрасный цветок! — И вдруг признался: — Я очень скучал по бригаде, Валя.

— Еще бы, вон уже сколько времени как мы врозь, товарищ генерал!

Вошел Пронин. Смирнов, переглянувшись с ним, спросил генерала:

— Вы с дороги, обедать будете?

— Я пообедал у Черепанова. Будь другом, приготовь нам чайку.

Смирнов вышел. Асланов, еще не успевший переговорить с Прониным, сказал:

— Если бы ты не поехал в Ленкорань, и не провел отпуск возле моих ребят, я бы на тебя и не взглянул.

— Никогда этому не поверю, Ази Ахадович.

— Я не шучу, — Асланов посерьезнел. — Если бы меня не послушался, наша дружба — побоку! Если ты мне друг, то чего стесняться? Ведь если бы не твоя, а моя семья оказалась на оккупированной врагом территории, и ты предложил бы мне поехать к своим, разве я стал бы колебаться?

— Все это так, Ази Ахадович, вот только перед Нушу хала мне очень неловко: очень уж много я им хлопот причинил.

— Какие хлопоты?.. Ты поправился, снова вернулся на фронт, а это главное. Лучше скажи, как ты? Совсем выздоровел?

Пронин коснулся рукой правого колена:

— Оно меня подвело. Не ожидал я, что мое выздоровление так затянется.

— Все хорошо, что хорошо кончается, — заметил Асланов. И только после того, как выспросил у Пронина все о здоровье и о службе, спросил о своих: Ну, как там мои, чем заняты, как выглядят дети?

Пронин рассказывал долго. Под конец он снова сказал:

— В Ленкорани я был, как дома, а, может, было и лучше, чем дома… Спасибо вам, Ази Ахадович. Вообще, вы столько сделали для меня доброго…

— Да что я такого особенного сделал? — генерал поправил эмблему танковых войск на погонах начальника штаба.

— Будто вы ничего не знаете! А кто способствовал моему назначению начальником штаба бригады? Кто упросил генерала Черепанова вернуть меня в часть?

— Тут я преследовал свой интерес. Я давно воюю с тобой вместе, знаю твои способности, характер. Ты достоин быть начальником штаба бригады и с этой должностью справишься лучше других. Поэтому я и постарался, чтобы ты вернулся к нам.

— Это очень много для меня значит, Ази Ахадович, и большая для меня честь. И мне неловко говорить сейчас о том, что моя дальнейшая служба в бригаде невозможна.

Ази Асланов удивленно взглянул на Пронина:

— Что это значит? Почему невозможна?

Пронин пожалел, что сразу ляпнул такое, да, поступил не лучшим образом, надо было оставить этот разговор на завтра, генерал только что с дороги, не пожар ведь, мог бы на следующий день спокойно обо всем сказать. Но было уже поздно, как говорится, слово не воробей, вылетело — не поймаешь: Асланов ждал ответа. И Пронин сказал:

— Я очень рад, что вернулся в бригаду, что нахожусь среди добрых товарищей, Ази Ахадович. Здесь мой дом, все тут мне близкие и родные, но бывает порой, что человек и дом покидает, и родных… Вот я сейчас именно в таком положении.

— Да что случилось, наконец? Объясни толком.

— Между нами создались такие напряженные отношения, что я не могу более служить с капитаном Смородиной в одной части. Или я, или она. Я давно ожидал вашего возвращения. Помогите мне в этом вопросе. С генералом Черепановым поговорите, пусть пошлет меня в другую бригаду. Он вас послушает.

— Но почему дело дошло до этого? Смородина как-то сказала мне, что писала тебе…

— Она-то писала, да я… На этот раз я сам во всем виноват, Ази Ахадович, признаюсь, сам все испортил.

И подполковник рассказал о своем резком ответе Смородиной, о том, как врач поверила в его выдумки о предполагаемой женитьбе на другой девушке.

— Ты меня, конечно, извини, — сказал Асланов, — но ты поступил самым глупым образом, Николай Никанорович. Разве можно женщине такое писать?

— Очень уж я зол был тогда на нее, вот и поторопился с ответом. Да еще приписал себе грех, какого не было. Ну да что уж, поздно каяться.

— Н-да, попробуй представить, каково ей было читать такое…

— Теперь между нами все кончено, и я не могу больше здесь оставаться.

— О переводе в другую часть не может быть и речи. Выкинь это из головы. Давай повременим. Может, обида и гнев Лены поостынут. Тогда и подумаем, что предпринять. По-моему, это дело поправимое.

— Мне почему-то в это не верится.

— А ты поверь, Николай Никанорович. Как сумел вое испортить, так постарайся и исправить. Заставь ее поверить тебе, а о выдумке твоей насчет какой-то иной девушки — забыть. Не мне говорить тебе, зрелому человеку, что любовь дается однажды. Что ж ты, хочешь от нее убежать?

В кармане у Пронина лежал рапорт на имя Ази Асланова, в котором он просил откомандировать его из бригады, и Пронин очень надеялся, что Асланов подпишет его и отправит командиру соединения. Но после разговора с Ази подполковник ушел, так и не заикнувшись о рапорте.

Перед уходом он доложил, что недавно приезжала комиссия, проверяла боевую готовность бригады. Проверявшие уехали довольные, но отметили и некоторые недостатки. Теперь пришел приказ по результатам проверки. Принеси этот приказ, обсудим, обдумаем, что и как исправлять.

Наутро Асланов снова был в ротах.

Вместе с подполковником Филатовым он пришел в роту Тетерина и приказал дежурному подать сигнал тревоги.

Танкисты выскочили из помещений, на ходу обуваясь и одеваясь, и вскоре стояли возле своих машин, затягивая ремни, застегивая гимнастерки. Экипажи всех машин, кроме «Волжанина», доложили о полной боевой готовности, и только Аркадий Колесников не мог доложить об этом: опаздывал Полад, недавно зачисленный в экипаж «Волжанина».

Стоя в стороне, генерал Асланов, с часами в руках, внимательно наблюдал за происходящим. Он видел, как молодой боец, забежав сбоку строя, обратился к Тетерину: