Виктор Николаев - Живый в Помощи(Записки афганца 1)

В новогоднюю ночь пара «Скобы», приданная гардезскому отряду для усиления, взлетала дважды со «Скобы». И оба раза — "черным тюльпаном". Всего к утру в Кабул доставили двенадцать «ноль-двадцать-первых» и шесть «двухсотых». Как жутковатый новогодний подарок привезли тридцатикилограммовый брезентовый мешок, набухший от черной запекшейся крови, с останками одуревшего от веселья прапорщика-связиста.

Он, выскочив в первые десять минут Нового года из связного вагончика по нужде, сдуру заблудился в метели. И, видимо, замерзая и трезвея, ища со страхом свою машину связи, наткнулся на точно такую же, но принадлежавшую царандою — афганской армии. Те, будучи не трезвее залепленного снегом ввалившегося к ним связиста, похватали оружие для самообороны. Но прапорщик оказался проворнее. С криком: "Русские не сдаются!" — он гранатой подорвал себя и еще трех человек из правительственных войск. Да, грустно и глупо.

По окончанию работы Виктор с экипажем в столовую не пошли, узнав, что в ней сейчас находится известный телеболтун. К нему, из-за его вранья, одинаково относились все: мягко говоря, с насмешкой. Окончательно мнение о журналисте у Виктора сложилось после совместного полета.

В тот день мэтр телевизионного официоза с двумя помощниками, не здороваясь, поднялся на борт вертолета для съемки очередного сюжета, а прилетев, вышел без "до свидания". Его заносчивость и нахальство неприятно резанули тогда простых работяг афганской войны. Поэтому сейчас, прилетев, ребята обошлись в палатке тушенкой со штыка и фляжкой спирта. Уснули не раздеваясь, так как в палатке было около шести градусов тепла.

На следующий день, третьего января, в четырнадцать сорок «Магистраль» показала клыки. Взлетев, получили в воздухе привычную, не предвещавшую ничего особенного задачу. В тридцати двух минутах полета в сторону Хоста их ожидала насмерть обезсиленная, зарытая в снег группа спецназа с «Чайки». Их крепко потрепали в двухсуточном разведвыходе. Домой бачата бати Блаженко продирались с двумя убитыми и двумя тяжело ранеными. Почти все остальные «трехсотые» — раненные. Всего восемнадцать человек.

Нашли их довольно быстро по «Комару» и «Факелу» — специальным сигнальным радио и огневым устройствам. После пятнадцатиминутного болтания над ними поняли, что сесть не удастся, так как не позволяла глубина снега. Пришлось затаскивать спецназовцев на два борта тросами: на ведущий было принято двенадцать человек, на ведомый — шесть. Еще раз пересчитали их, заскорузлых, обледенелых, — слава Богу, все!

Домой понеслись молча. Живые отхлебывали из фляжки спирт, бережно передавая его друг другу. Полетного времени оставалось двенадцать минут — почти дома. За бортом наступили легкие сумерки. Машина поднялась повыше для захода на посадку. Все оживились, прильнули к иллюминаторам.

От прямого попадания ракеты в ведущий борт хвостовая балка у него отлетела сразу. В легкие Виктора ворвался мощный кислый запах. От стремительно сползшего назад большого клубка тел морду машины задрало почти вертикально. Страшно и осипло заорали все.

Виктора, насмерть прижав к себе, выхватил проваливающийся назад из кабины борттехник. Говорят, что в такие мгновения вспоминается детство, дом, или еще что-то из прошлого… Шестеро оставшихся в живых вспоминали потом только вонючее дыхание смертельно раненого двигателя. Рожденный человеком «Стингер» выполнил свое предназначение, убив в спину, у калитки дома.

Вертушка грузно врезалась с высоты около тридцати метров в свое же минное поле, не дотянув до взлетной полосы несколько десятков шагов. Виктор выполз первым, так как лежал «удобнее» всех — на груде тел. Летный шлем расколот, соленая кровь струйками льется из носа, рта и ушей прямо за пазуху.

…А со всего гарнизона бегут люди. Он улыбается им, машет рукой. Потом подошел кран, и по его стреле подползли ребята. Говорят, что ему все орали: "Стоять, стоять, придурок, подорвешься!" Да, то минное поле саперы заминировали халатно. Виктор, бродя по нему час, так и не подорвался. Техники разрубали сплюснутый, как консервная банка, вертолет. Разлепляли пассажиров. Повсюду дикие крики и черная ругань… Гораздо чернее ночи, которая вся в горящих фарах. На эвакуацию с минного поля потратили час с лишком.

Прошли годы, а он до сих пор по ночам валится в клубке друзей в хвост горящего вертолета. Его жена задумчиво вспоминает, как чувствовала в том январе беду. От мужа больше месяца не было писем.

К трем часам утра вся «Скоба», гремя кружками, сипло пытала округу в радиусе пяти километров зычными голосами: "Вот, новый поворот. И мотор ревет. Что он нам несет?!…" Новый поворот очередной зимней ночью принес на своем борту из Кабула два экипажа отпускников. При скудных военных радостях вернувшихся из-за ленточки мужиков, пропахших женами и ребятишками, в мятой-перемятой повседневной военной форме, с истоптанными неподъемными баулами в руках, ждали как ангелов, вычисляя с точностью до часа время их положенного прибытия.

У них, практически всех опоздавших — как же трудно было оторваться от спящего, разметавшегося на кровати малыша, — спрашивали с радостным предвкушением рассказов о доме одно и то же: "Че, опоздал?" "Да, таможня, знаешь…" — отнекивались отпускники. "Знаем мы твою таможню", — понимающе хихикали соседи по модулю, волоча сумки по песку. А потом была масса трепа, хлопанья по плечу…

— Генка, а что у тебя такой синяк под глазом? — наконец, после четвертого стакана, рассмотрел Генку-отпускника Виктор.

Все заерзали, готовясь услышать нечто пикантное. Но причина появления синяка, увы, оказалась прозаичной. И Генка обо всем честно рассказал.

В тот момент, когда «горбатый» после взлета из Кабула достиг отметки 8000 метров и угроза поражения «Стингером» мощной машины, на борту которой находилось около трехсот отпускников и за-менщиков, миновала, сорок отслуживших спецна-зовцев, пьяные и одуревшие от счастья, как по сговору, бросились молотить пехоту, начав для разминки с кавказцев и среднеазиатов.

Битва была неравная — один десантник против десяти пехотинцев. Спецназ давал выход накопившейся за два года злости. Они в бешенстве орали:

— Мы всю зеленку на брюхе исползали, пока вы, абрикосы, по полковым котлам шныряли…

Офицерам, попытавшимся усмирить новоиспеченных "заслуженных ветеранов" в этой происходящей по принципу "бей своих, чтобы чужие боялись" сваре, тут же без лишних церемоний расквасили носы и наставили синяков, которые они потом хранили несколько недель, как заслуженную награду.

Повальный мордобой, принявший угрожающий для безопасности полета характер, остановил командир лайнера, спокойно объявивший через усилитель: