Олег Селянкин - Они стояли насмерть

На левом берегу стояли машины, закрытые чехлами. Проходя мимо них, солдаты перемигивались: «Знаем, что за штуковина!» А ночью раздавался залп. Небо покрывалось красными полосами, словно царапинами. — Катенька играет! — говорили красноармейцы.

— Катерина! — дико вопили фашисты, глубже забиваясь в щели и затыкая уши.

Защитники города чувствовали, что перелом назрел, были уверены в своих силах и с надеждой поглядывали на каждого офицера связи: «Может, он привез приказ о наступлении?».

— Пора гнать фашиста! — все чаще требовали матросы.

Но сигнала не было. Сидели солдаты в домах Сталинграда. Катера работали ночами на переправах, а днем, поспав немного и устранив повреждения, моряки отсиживались по землянкам в ожидании приказа.

В землянке Селиванова жарко. Командиры сидели на самодельных скамейках, курили и разговаривали. Через раскрытую дверь валил махорочный дым.

— Сегодня ночью фашисты окружили роту сибиряков, — сказал лейтенант Волков.

Он служил на катерах второй месяц и считался «старичком», хотя его стаж самостоятельного командования был и того меньше. Волков старался походить на старого моряка. Он отпустил усы, достал где-то трубку и при каждом удобном случае совал ее в рот. Злые языки говорили, что он однажды даже сел обедать с трубкой в зубах. Конечно, этому мало кто верил, но трубка стала неотъемлемой частью лейтенанта. Если кто из командиров и говорил о Волкове, то чаще всего такой фразой:

— Вчера встретил на переправе трубку и Волкова.

Собеседником Волкова был его однокашник по выпуску лейтенант Нифонтов. Кроме них, здесь же сидели и Норкин с Селивановым. Они прислушивались к разговору лейтенантов, но не вмешивались в него, давая возможность им самим разобраться в своих словах и мыслях.

— Вчера окружили, а сегодня наши пойдут и разорвут окружение, — откликнулся Нифонтов.

Норкин сидел положив голову на руки и смотрел на Нифонтова. В нем он узнавал самого себя и товарищей. Еще год назад они тоже были такими горячими «петушками». Нифонтов поймал его взгляд и с жаром продолжал: — Если бы я командовал фронтом, то немедленно отдал бы приказ о наступлении! Мы бы фашистов так треснули, что пыль бы заклубилась!

— Вот, чтобы ты этого не сделал, тебе пока только катер; и доверили, — рассмеялся Волков.

— Напрасно ты над ним смеешься, — вмешался Селиванов. — Пора начинать и наступление. Сил у нас вполне достаточно..

— Это еще на воде вилами писано! — запротестовал Волков. — Мы с вами не знаем истинного положения вещей. Надо помнить, что в сорок первом у нас целые части исчезли…

— Вы в какой части в сорок первом на фронте были? — спросил Норкин.

— Я не воевал, но люди говорят…

— Люди говорят! — передразнил его Норкин. — Потери у нас большие, но меньше, чем у фашистов. «Целые части исчезли!» Греха таить нечего: бывало, что попадало и крупным частям, исчезали они в одном месте, чтобы появиться совсем в другом. Днепровская флотилия исчезла? Нет. Она здесь и снова воюет. Наш ленинградский батальон исчез? А я? Селиванов? Никишин? Крамарев? Я вам сейчас сотни людей назову, с которыми воевал на других участках, а теперь здесь с ними встретился.

— Тогда почему мы не гоним фашистов из Сталинграда?

— В ставке наверняка есть на это свои основания.

Разговор оборвался. Волков не стал спорить с капитан-лейтенантом. Он для него был таким же авторитетом, каким для того в свое время являлся Кулаков.

— А ведь интересно, Миша, получается, — сказал Селиванов. — Кто поверит, что все мы собрались здесь под Сталинградом? И я, и ты, и Чигарев, и Козлов, и даже твоя Ольга… Она ведь тебе писала, что находится по соседству?

— Подумай. К Сталинграду собираются огромные силы, так удивительно ли, что мы здесь встретились? Это не сад Госнардома. Там такие встречи бывают случайно.

Селиванов не успел ответить. В землянку влетел матрос и крикнул:

— Сало пошло!

Если бы он крикнул, что фашисты изобрели новое, невиданное страшное орзужие, — его слова не произвели бы такого впечатления. Командиры схватили шапки и выбежали на берег.

По черноватой воде плыли желтоватые льдинки, похожие на застывшее в супе сало. С характерным шелестом они терлись о берег, друг о друга и желтой пеленой закрыли верховья реки.

Моряки смотрели на эти льдинки и хмурились.

— Не было печали, так черти накачали, — злобно сказал кто-то и, плюнув, пошел на катер.

Последние часы короткого дня провели в подготовке, а ночью, под завывание ветра, катера отошли от берега.

Белели от снега берега. Катер шел знакомой дорогой, но каждый метр пути давался с боя. Льдины ударялись о нос Катера, наваливались на него с бортов, выталкивали на отмель.

Норкин с потухшей папиросой в зубах стоял в рубке рядом с рулевым, а на носу катера, ухватившись за флагшток, возвышался Мараговский. Он вглядывался в воду, искал льдины, но влажный снег бил в лицо, слепил глаза, и его предупреждения обычно запаздывали.

— Правее! — кричал Мараговский.

Рулевой поворачивал штурвал, а льдина уже со скрежетом наваливалась на катер.

— Мараговский! Иди сюда! — не выдержал Норкин. — Толку там от тебя, что от козла молока! Только нам смотреть мешаешь!

Мараговский погрозил кулаком очередной льдине, стряхнул, с воротника полушубка мокрый снег и пошел в рубку.

Только два рейса сделали катера Норкина в эту ночь, но, выйдя на берег, он не узнал своих катеров. С их бортов была ободрана почти вся краска, и обломки рубок обледенели.

В полушубке с оторванной полой подошел Мараговский.

— Четыреста двадцать семь, — сказал он. — Чего? — переспросил Норкин.

— Пробоин, говорю, четыреста двадцать семь… Сейчас. Весь катер облазили.

Норкин свистнул от удивления и сразу забыл про Мараговского: к берегу подходил последний катер его отряда.

— Чем это он так нагрузился? — пробормотал Норкин.

— Кто его знает… Набрал груза, как не знаю кто, — зло сказал Мараговский.

Ему в эту ночь удалось вывезти только двадцать пять раненых, и теперь он завидовал командиру возвращавшегося катера. Зависть была особая. Мараговский зави довал не тому, что товарищ «отличился», а тому, что он вернулся загруженным даже больше нормы, а следовательно, и помощь его существеннее.

Катер плавно развернулся и, не сбавляя хода, выбросился на берег. Норкин осмотрел его безлюдную палубу, черные дыры пробоин и забрался на катер. В тишине отчетливо слышались удары молотков, плеск воды и голоса:

— Затыкай этот шов!

— Как его заткнешь, если он разошелся по всей длине?

— Чопы давай!

Норкин спустился по трапу в кубрик. Вода уже затопила рундучки, и матросы ходили в ней, заделывая пробоины.

— Как дела? — спросил Норкин.