Георгий Рогачевский - Сквозь огненные штормы

Рогачевский Г.А. "Сквозь огненные штормы"

Третья любовь

В начале была первая любовь. Она не могла не прийти - все вокруг дышало ею. И называлась она - авиация.

Ошеломляющие, дерзкие полеты Валерия Чкалова. Разве могли они не взбудоражить нас, подростков?! Или сверхдальние рейды могучих крылатых кораблей через Сибирь и Атлантику? И Северный полюс?

Авиация!… Все мы в детстве были летчиками. По крайней мере, в мечтах. Каждый мысленно взлетал в голубую высь, видя себя в летных доспехах.

И я, выражаясь морской терминологией, был не то что в одной мили, а в одном кабельтовом от свершения мечты.

Судите сами. В школе я увлекался авиамоделизмом. Нам предоставили помещение для мастерских - целый дом. И ключи от него доверили мне. И не только ключи, но и право вести кружок. Я получил справку инструктора авиамоделизма. Конечно, не за красивые, как говорится, глаза выдали мне ее, а за мозоли. В Глухове мы были на виду у своих сверстников. Да и не только у них. Ведь мы не просто строили модели, но и пытались испытывать их. А чтобы эту самую модель смастерить, надо не только соображение иметь, но и мозоли заработать. За эти мозоли, наверное, и выдвинули меня в инструкторы. Пятнадцатилетний авиационный инструктор - разве это не шаг к мечте?!

А дальше… Райком комсомола предложил нашей школе определить пять кандидатов для поступления в летное училище. Тогда-то как раз гремел по всей стране призыв: «Комсомолец, на самолет!» Я тут как тут - первой грудью. Меня включили.

- Вначале, товарищи, необходимо пройти медицинскую комиссию, - сказали нам, когда мы все пятеро явились в райком.

Тут же пошли к врачам.

- Что тут откладывать?! Давай сразу! - решили. [247]

Но к концу комиссии этот энтузиазм остался только у одного из пяти. Кстати, у самого младшего по возрасту. Четверых забраковали, а пятым оказался я.

Почему- то запомнился терапевт. Когда я вошел к нему в кабинет, он -надо же! - насвистывал мелодию популярного «Марша авиаторов».

«Мы рождены, чтоб сказку сделать былью,

Преодолеть пространство и простор.

Нам разум дал стальные руки-крылья,

А вместо сердца - пламенный мотор», -

повторял я мысленно слова марша. Доктор прекратил свист и начал прослушивать меня. Осмотром остался доволен. Улыбаясь, сказал:

- Вот ты-то и рожден, чтоб сказку сделать былью. Именно у тебя вместо сердца - пламенный мотор. Заводи его и - на взлет!

- Готовься! Поедешь в летную школу, - похлопав меня по плечу, сказал и представитель райкома комсомола.

Я не мог сдержать радости. Растрезвонил об этом на весь райцентр:

- Ухожу в летчики!

Говорил об этом везде и всюду, но только не дома. Все не решался сказать матери. Не было уверенности, что она поддержит меня, согласится. Но слухи дошли и до нее. Прихожу как-то из школы, смотрю, мать сидит темнее ночи, слезы вытирает.

- Что с вами, мама? - спрашиваю.

- Что, что, - она мне, - поди, сам знаешь что… Что же это ты, мать не спросив, в летчики записываешься?

- Да я…

- Знаю, что ты, не я же… Обо мне-то и не подумал, о сестренках. Две их у тебя. Младшая-то совсем маленькая. А ты - в летчики. Разбиться хочешь?! Погибель ищешь?! Отца похоронили, а теперь ты?! - зарыдала мать.

Я как умел успокаивал ее. А потом и сам слезу пустил. То ли от жалости по разрушающейся мечте, то ли от сочувствия к матери. Хотя плаксивым я не был измальства. Жизнь не баловала.

Отец мой Алексей Трофимович был из многодетной семьи плотника. С пятнадцати лет работал мальчиком на побегушках в лавке, затем слесарничал, был помощником [248] машиниста паровоза. Участвовал он в первой мировой, был награжден георгиевским крестом. Мать - Мария Федоровна - тоже из семьи многодетной, но крестьянской. В шестнадцать лет вышла замуж. Первым на свет появился я - 5 мая 1920 года. В селе Лесном, Середино-Будского района, тогда Черниговской, а ныне Сумской области. А затем - еще две сестренки. Сперва Валентина. (Сколько ее качать пришлось - не сосчитать и суток! Сюда-туда эту колыбель, что шлюпку по волнам - монотонно и нудно! Сестренка часто болела - вот и приучили). Когда мне было 9 лет, появилась Галя. Ну с этой полегче. Няньчила ее Валентина. Я свое уже откачал… Хотя и это занятие - препротивнейшее! - переносил с должным терпением. Семейная закалка. Характер, как теперь бы сказали, в генах.

В 1922 году наша семья переехала в город Глухов, где отец работал в сельхозкоммуне «Свеклопосевщик». Жили коммунары в доме бывшей помещицы Шпаковской. Две семьи - наша и тети Юли, сестры отца, - занимали одну комнату. Спали все вместе на полу. И так почти два года. Мне рассказывали, что когда я был совсем маленький, какой-то коммуновский шутник отколол номер: взял да и посадил меня в пустую бочку. Нетрудно представить, что я видел оттуда: округлый кусок своей будущей мечты - неба. И еще сказывают, что проявлял характер. Молчал. А мать и все соседи с ног сбились в поисках, как оказалось, маловозрастного Диогена. Пока мать по чистой случайности не заглянула в эту кадушку навырост…

В пять лет я уже умел читать. И прочитал первый рассказ о лошади. Трудилась она у хозяина всю свою жизнь, а когда стала старой и немощной, выгнал ее хозяин. Пошла она по деревне никому не нужная. И подошла она к пожарному колоколу, стала жевать веревку, и колокол жалобно-жалобно начал позванивать. Трудно передать, как мне было жаль лошади тогда. И даже до сих пор осталась в душе та первая детская жалость…

Впертый, говоря по-нашему, а, поди ж ты, - сентиментальный, чувствительный.

Потому- то, наверное, и не выдержал, когда мать меня увещевала, просила не ходить в летчики. [249]

Ну как же, мам, я же согласие дал, - цеплялся я за последнее.

- Согласие? А мать спросил?! Мал еще согласия сам давать. Я вот такое согласие им дам!

И как ее ни удерживал, ни умолял, она тут же побежала в райком.

Я прямо- таки сгорал со стыда. Как завтра в глаза друзьям смотреть-то?! Успокоил, как мог, ревущих сестренок и вслед за матерью побежал в райком. А она там уже все устроила по-своему.

- Успокойся, Георгий, - сказали мне. - Мать права. Трудно ведь ей одной. А ты - помощник.

- Так ведь все равно год-два - и уеду учиться!

- Ну это год-два, а там будет видно…

Вот тебе и «рожден, чтоб сказку сделать былью». Вот тебе и «пламенный мотор»! В общем, сказка былью не стала, а вот быль-то и стала сказкой…

Как я переживал эту первую свою неудачу! Даже в авиамастерские шел, как на эшафот. А потом все как-то улеглось, успокоилось.

В школе дел - невпроворот! В младших классах я был в составе известной тогда легкой кавалерии. Какие «наскоки» она совершала! Меня определили в «кавалеристы», выявляющие учащихся, которые посещают церковь. И вот первое серьезное задание. Собрались, решили обсудить сообща план своих действий.