Митри Кибек - Герои без вести не пропадают

Майоров открыл буфет, достал бутылку, откупорил и налил два бокала. Гость и хозяин чокнулись, выпили, закусили.

— Удивительное вино, не правда ли? — заискивающе улыбаясь, спросил словак.

— Да, превосходное. Французы — большие мастера своего дела, — похвалил вино полковник.

— Виноделы прекрасные, но вояки плохие. Проиграть войну за сорок дней величайший позор.

— Я был там. Войну проиграли Петен и Лаваль, а народ все еще стреляет. Даже в центре Парижа по ночам лучше не выходить на улицу.

— Убить из-за угла — дело нехитрое. В Тарнуве я потерял заместителя. Был большой бабник. Этим и воспользовались польские партизаны: завлекли к одной красотке на квартиру. Смотрим — утром не является на службу. Послал солдат. Они и принесли его. Так разделали беднягу, что родная мать не узнала бы.

Хозяин налил еще по бокалу. На сей раз выпили не чокаясь.

— Если вам нравится мое вино, герр полковник, могу поделиться с вами по-братски, — предложил надпоручик.

— Не смею отказаться. Сколько я должен заплатить?

— О, я не торгую. Дарю вам в честь нашей встречи.

— Как говорили древние римляне: «Даю, чтоб ты дал», — засмеялся полковник. — Можете не сомневаться. Отплачу сполна.

Майоров позвал вестового и приказал погрузить в багажник автомобиля «герра полковника» три ящика коньяка.

— Попал я в большую беду, герр полковник, — вздохнул надпоручик. Пользуясь суматохой, во время бомбежки кто-то открыл несколько вагонов и выпустил на свободу военнопленных… Не знаю теперь, что и делать.

— Вот как… Хм… И много сбежало?

— Точно еще не подсчитали. Надо проверить поименно. Часа через три выясним. Думаю, не меньше двухсот пятидесяти человек.

— Мда, плохо, — покачал головой полковник.

— Понимаю, герр полковник. Выручите, если можете. Вовек не забуду.

Полковник задумался.

— Хорошо, я выручу вас, — сказал он после короткого молчания.

— Как? — встрепенулся начальник конвоя.

— Очень просто. Я приму пленных без подсчета. Это вас устраивает?

— Еще как! — воскликнул обрадованный Майоров. — Мне ведь нужна только ваша подпись. Но… Не навлечет ли это на вас неприятностей?

— Думаю, что нет. Военнопленных мне придется вести пешком свыше семидесяти километров. Среди них всегда много отстающих, которых мы обычно пристреливаем. Так же поступаем с теми, кто пытается бежать. Надеюсь, ваши подопечные дойдут до места благополучно. Бежавших же мы включим в число расстрелянных. Вам остается только подписать составленный мною документ.

— Конечно, подпишу…

Пока полковник Грюгер, то есть Кальтенберг, и начальник конвоя вели переговоры, Яничек собрал вокруг себя солдат-конвоиров и затеял с ними шутливую беседу.

— Скажите, каковы наши дела на фронте? — спросил его бородатый солдат.

— Смотря что понимать под словом «наши», — ответил чех. — Если ты имеешь в виду словаков, радоваться не приходится. Фюрер вам не доверяет, почему вы и прозябаете на тыловой службе, где железного креста не заработаешь. Если же ты говоришь о немцах… Немцы одерживают победу за победой.

— Но они отступили под Курском, сдали Киев, сняли блокаду с Ленинграда, — возразил бородач.

— Ты что, не читаешь сводки верховного командования сухопутных войск? То, что ты называешь отступлением, фактически является стратегическим отходом с целью выпрямить линию фронта. Все засмеялись.

— А ликвидация Корсунь-Шевченковского котла — тоже стратегический отход? — не сдавался бородач. — Сколько там полёгло наших, сколько тысяч сдалось в плен?

— А ты что хочешь? Отходом называю не я, а немец кое командование. Фюрер приказал выпрямить линию фронта, вот они и выпрямили.

Словаки опять рассмеялись.

— Ты думаешь, что Левобережную Украину мы оставили тоже по приказанию фюрера? — опять спросил бородатый.

— А как же? Без ведома фюрера ничего не делается на этом свете. Например, за то, что упустили беглецов, вас завтра или послезавтра всех повесят. Думаешь, это произойдет без ведома фюрера?

— Ничего я не думаю, — отвернулся солдат.

— Ах, простите, я и забыл: за вас ведь думает фюрер, зачем же самим ломать голову? К тому же погибнете вы не за какого-то там продажного пастора, [5] Марионеточный президент Словакии Тисо был католическим священником а за великую Германию, — издевался Яничек.

Турханов, видя, что эта беседа ничем не грозит Яничеку, что никакой опасности пока нет, пошел вдоль железнодорожного состава. Из вагонов доносился шепот, а в одном даже пели. Мелодия песни показалась знакомой, и полковник подошел к вагону вплотную. Каково же было его удивление, когда он услышал старинную чувашскую песню! Значит, среди военнопленных есть и его земляки! Где-то далеко-далеко, в лесистом краю Среднего Поволжья, они оставили своих родителей, любимых подруг, братьев и сестер, деток ненаглядных и теперь спрашивают у пролетающего над ними белокрылого лебедя, не видал ли он их — отца, брата, мать и жену. И лебедь отвечает, что отец и брат погибли на войне, а матери и жене приходится пахать поле. Когда, мол, он пролетал над ними, они просили передать сыну и мужу в далеком краю, чтобы скорее разгромили врага и с победой возвратились домой. «Как же нам победить врага, когда руки и ноги у нас в кандалах?» — пел хор. «Будьте смелее! отвечал им лебедь. — Рвите цепи, а из железа и стали выкуйте себе мечи…»

В голосах поющих слышалось рыдание.

«Да, да! — прошептал Турханов, отходя от вагона. — Плен — это не только несчастье, но и позор. Позор смывается кровью, пролитой в борьбе. Мы вам поможем обрести свободу, вложим в ваши руки острые мечи, а вы идите и громите врага. Только тогда вам простят родные и близкие, простит Родина…»

Из вагона вышли Кальтенберг и Майоров. Надпоручик приказал конвойным открыть все вагоны, высадить военнопленных прямо в поле и построить их в колонны по сто человек. Словаки быстро выполнили приказание. Напротив вагонов выстроились четыре колонны. В первых трех было ровно по сто человек, в последней немного больше.

— Мы поедем вперед, а вы покажите конвоирам дорогу, — сказал Конрад Турханову.

Машина тронулась бесшумно, увозя Кальтенберга и Майорова. Майоров был пьян, еле держался на ногах. Его усадили, вернее, уложили на заднее сиденье, и он тут же захрапел. Турханов повел колонну военнопленных по знакомой дороге к заброшенному хутору, где их поджидали переодетые партизаны. Там же был и Яничек.

— Начальники наши так наклюкались, что не могут даже выговорить «мама», — сообщил Зденек конвоирам. — Всех пленных закройте в эти два сенных сарая. До утра их будут охранять солдаты нашего полковника, а вы иди те в дом ужинать. Там для вас накрыт стол. Есть сало, колбаса, бимбера [6] Бимбера самогон. Ешьте, пейте, но не напивайтесь, — добавил он.