Александр Авраменко - Огненное лето 41-го

…Четверг, восемнадцатое июня. Возвращаюсь после учебных полётов (по земле, в смысле, возвращаюсь, приземлился уже), когда меня окликает Забивалов. Он только что вернулся из командировки в ПрибВО, прилетел на У-2. Взъерошенный какой-то, словно на его плечах лежит неимоверная тяжесть.

— А, Столяров… здорово. Зайди во мне, дело есть.

Пожав плечами, иду следом в его служебный кабинет. Особист делает знак занять свободный стул, молча открывает пачку «Казбека»:

— Угощайся.

Мягко стелет… К чему бы это? Неужели решил из меня сексота сделать? Так ведь не выйдет! Хороший ты мужик, Забивалов, только и я не из таких! Но он молча смотрит мне в глаза своим тяжёлым взглядом:

— Слушай, комэск, у нас ничего сегодня в части не объявляли?

— Да нет. Всё как обычно, по распорядку. Полёты, потом учебные классы.

— А самолёты не велели готовить? Запасные площадки?

— Да нет, ничего такого не было.

Он делает глубокую затяжку, несколько секунд молчит, затем глухо роняет:

— Я сегодня перед отлётом из Шауляя приказ получил, во исполнение директивы товарища Сталина. Немедленно привести полк в боевую готовность в связи с началом войны с фашистской Германией 22 июня. В воскресенье.

Я молчу, потом до меня доходит:

— Как война? В воскресенье начнётся!

— Да, комэск. Утром приказ пришёл, прямо из Кремля позвонили. Велели немедленно готовить войска к войне. Укрепрайоны, боеприпасы, вывести войска, танки и авиацию — в районы сосредоточения, занять позиции. Приготовиться к обороне и удерживать врага минимум пятнадцать дней, пока не пройдёт мобилизация.

— !

— Ну, раз тут пока не говорили, значит, незачем. Ты вот что, комэск, иди домой. И помалкивай о том, что я тебе сказал. Ни одной живой душе, понял?

— Так точно…

…Оглушённый такой новостью, бреду домой, сна, несмотря на усталость, дело ясное, ни в одном глазу. Неужели оно? Война?..

…Пятница. Двадцатое июня. У нас сегодня показательное выступление. Летим я, комэск-один Сидорович, капитан Ветров, заместитель командира полка по боевой подготовке. Полная тройка, как положено по уставу. Единственное, что мне не нравится — хитрая улыбочка Розенбаума.

Наверняка какую-нибудь гадость приготовил — любит он такое делать. И командир полка такой же. Думаете, забыл, как его особняк припёр? Не-ет… Ладно, мне последний день, собственно говоря, отслужить осталось. С завтрашнего дня, двадцать первого июня тысяча девятьсот сорок первого года, я получаю отпуск по семейным обстоятельствам и еду домой. Сашка, кстати, тоже.

На воскресенье билеты на поезд взяли — даже странно, что никаких попыток приготовиться к войне нет. Я звонил другу в Вильнюс — говорит, у них все готовятся. Правда, намёками — а как иначе — но дал понять, что ОНИ ЗНАЮТ… А мы, получается, жениться едем. Словно и не будет ничего. Вот то-то и оно…

… «Чайки» на форсаже уходят в небо. Перегрузка вдавливает в кресло, и я физически ощущаю, как скрипит дермантин спинки. Мои напарники молодцы, тоже все с боевым опытом. У кого финская, у кого Халхин-Гол… Держимся плотно, как приклеенные друг к другу. Боевой разворот, иммельман, горка с набором высоты, бочка, петля Пегу…

Эх, наверное, красиво со стороны выглядит! В рёве надсаживаемых моторов, заходим на полигон со стороны солнца. Гудит в растяжках ветер, гулко бьют крупнокалиберные пулемёты, в щепки разнося мишени. Со зловещим рёвом срываются с направляющих эрэсы, вспухая внизу огненно-пыльными буграми разрывов… Красота! Всё снесли. А сейчас мой любимый трюк уход на высоту, переворот и брюхом кверху из мёртвой петли; выхватываю машину буквально метрах в десяти над землёй, снося воздушной струёй пилотки со зрителей…

Мать! Это ещё что! Вижу, как на меня пикирует незнакомый мне И-16 с полосатым капотом! На его плоскостях вспыхивают огоньки выстрелов, но хоть они и холостые, мне ничего не остаётся делать, как уходить от огня скольжением в левую сторону.

Ишак беспрерывно атакует, пытаясь зайти то слева, то снизу, но пользуясь маневренностью своего штурмовика, я уворачиваюсь от него. Пот заливает глаза, но откуда-то изнутри меня накачивает поднимающаяся ярость. Отмечаю, что неизвестный противник предпочитает выход из атаки вправо. И кстати, где мои ребята? Где напарники? Где? Бросаю взгляд в стороны — никого! Бросили, паразиты! Ну, ничего, на поле разберёмся…

Между тем шестнадцатый уходит вверх и прячется за солнцем. Самый опасный момент. Высота! Только высота спасёт меня от атаки! А он этого и ждёт! Если я сейчас начну уходить вверх, машина на мгновение зависнет. И всё, отлетаешься, Столяров. Так… У него скорость, у меня — вираж! Восемь секунд! Есть, вон он! Замечаю крохотную чёрточку, заходящую со стороны слепящего диска, ещё немного, ещё чуть, слегка поддёргиваю нос и выпускаю в него очереди, фиксируя результат кинофотопулемётом. Есть! Есть!!! Был бы настоящий бой — сбил без сомнения! Неизвестный пилот это явно понимает, потому прекращает атаку и идёт в сторону нашего аэродрома. Кто же это? Всех полковых настоящих летунов я знаю, да и машина незнакомая…

И-16 аккуратно притирается возле посадочного Т, я захожу следом. Вон и мои напарнички, мать их через так… Стоят оба с виноватым видом. Так кто же? Механики помогают отвалить борта и расстёгивают замки привязной системы.

Вылезаю наружу и стаскиваю шлем, вытирая протянутым полотенцем лицо. Меня обступают молодые лейтенанты, все взбудоражены, что-то галдят, на лицах восторг… внезапно наступает тишина. Забивалов! Он подходит ко мне и протягивает руку. И только тут я понимаю, что он тоже в лётном комбинезоне — так вот кто меня гонял! Здорово! Молоток! От всей души, искренне жму руку. Классный лётчик!

— Ну, старший лейтенант, молодец! Вертелся, как юла, считай, что ни разу в прицеле не был. А под конец — вообще…

Затем поворачивается к молодёжи:

— Повезло вам, орлы!

Слышу срывающийся голос кого-то из молодых, вроде бы Олежки Петренко:

— Мы сталинские соколы, товарищ старший лейтенант!

— Соколы — это истребители! А вы — штурмовики, значит, орлы! Учитесь у командира! Если все так летать будете — никакой враг вам не страшен. Ну, бывай, старшой…

На прощание он ещё раз крепко жмёт мне руку, хлопает по плечу и уходит прочь. Лейтенанты в полном обалдении, а я, хоть и доволен, но устал. Хорошо, кто-то догадывается подать мне глечик с холодным молоком — молодец. Жадно пью, затем отправляю молодых в учебный класс, сдаю механикам машину, расписываюсь в журнале. Лишь сейчас становится понятно, чего так строили рожи комполка и замполит. Сюрприз устроили, мать их… ничего, просчитались, что уж тут…

…Я стою у края железнодорожной платформы, встречаю. Нет, не девушку — если бы! Новую технику. Уже почти вся бригада перевооружилась новенькими ленинградскими КВ. И вот теперь настал черёд моего батальона.