Олег Селянкин - Они стояли насмерть

— Кто здесь? — спросил Норкин.

— Моторист… Кузьмин…

— Как мотор? — Исправен был.

— Заведешь?

— Кабы встать… У меня все нутро разворочено… Норкин растерянно гладил руками мотор. Хорошая штука, а с какого конца к ней подойти?

— А ты откуда? — через несколько минут спросил моторист.

— С тральщиков… Командир… Слушай, а что, если ты мне будешь говорить, как и что, а я попробую завести, а?

Трудно завести мотор, если не знаешь его и даже не видишь, за что берется твоя рука. Моторист, теряя последние силы, уже не отвечал на вопросы Михаила, и в это время мотор ожил. Норкин, словно пьяный от радости, влетел в рубку.

— Вовка, готово!

— Слышу… Помоги встать.

Радоваться еще рано. Мотор работает, но кто поведет катер? Кто будет в машине?

— Стоять сможешь?

— Поднимай!

Норкин обнял Чигарева за грудь и, подпирая сзади коленом, поднял его с палубы. Чигарев вскрикнул, лег грудью на штурвал и несколько секунд стоял прислонившись лбом к холодной броне. Потом он выпрямился, прижался боком к стене и сказал:

— Внимательно следи за командами и из машины не выходи. Я здесь справлюсь.

Катер, казавшийся мертвым, вспенил винтом воду и вышел на фарватер. Чигарев, проносясь мимо фашистских батарей, бросал катер из стороны в сторону. Михаил, не привыкший к машине, несколько раз упал; от синяков болело все тело.

Но вот катер пошел более или менее прямо, качка прекратилась.

«Входим в затон», — догадался; Норкин. Он приготовился выключить мотор; но под днищем заскрипел песок, и катер резко остановился. Моркин стукнулся головой о какой-то рычаг и потерял сознание.

Очнулся он от топота ног и человеческих голосов. Кто-то звал санитаров и механика.

«Надо на свои катера», — подумал Норкин и вылез из машинного отделения.

От свежего воздуха закружилась голова, и он опустился на палубу. Холод пронизывал тело. Михаил запахнул на груди разорванную рубашку. Сидящим у машинного люка и застал его Селиванов, который от Чигарева узнал все. Леня присел рядом, набросил на плечи Михаила свою шинель и вытер платком капельки крови, покрывшие его лоб.

— Идем на ка-пе, — сказал Леня, когда Михаил немного пришел в себя и попросил закурить.

В землянке Норкин переоделся. Вокруг него стояли командиры с бронекатеров и из частей дивизии. Расталкивая собравшихся, подошел матрос и протянул железную кружку.

— Сразу согреетесь, — сказал он.

Михаил выпил водку. В другое время подобная доза свалила бы его с ног, но сегодня действительно только согрела.

— Теперь приляг и поспи, — предложил Селиванов.

— А отряд? Кто там без меня командует?

Михаил сказал это спокойно, но все поняли, что решение его окончательное, и спорить не стали.

— Только у меня сапог нет, — предупредил Селиванов. — Валенки дать?

Норкин кивнул, а еще через несколько минут он на одном из бронекатеров нашел свой отряд и встал в рубке нового катера. Многие удивлялись, встречая этой ночью на переправе командира, который шлепал по грязи в валенках. Не удивлялись лишь матросы и саперы, работавшие на переправе. Они особенно старательно приветствовали его при каждом удобном случае.

Пока Норкин отогревался, санитары вынесли с катера Чигарева десять человек. У троих лица были закрыты бушлатами. Эти в помощи не нуждались. Врач суетился около других носилок. На одних лежал Чигарев. Глаза его были закрыты, а губы чуть шевелились. Врач почти прижался к ним ухом, потом выпрямился и вытер рукой лоб.

— Что он говорит? Что ему надо? — посыпались вопросы.

— Бредит. Говорит, что не поганка.

Утром, в солдатском ватнике и тапочках на босу ногу, на базу к Чернышеву пришел Мараговский. Кроме Норкина, только он один уцелел из команды катера. Чернышев сразу атаковал его:

— Слушай, Мараговский, просись ко мне, а? Назначу тебя начальником боепитания. Согласен?

Чернышев испытующе смотрел на Мараговского. Он ему нравился давно, а вот теперь появилась возможность и прибрать его к рукам. Чернышев не любил сидеть без дела. Его база была обеспечена лучше, чем другие. Конечно, не столько за счет планового снабжения, сколько в результате находчивости самого командира базы и его подчиненных.

— Просить у Родины сейчас — преступление! — сказал как-то Чернышев своим подчиненным. — Мы сами должны все искать.

И он сам показал пример этого. Не было на Волге ни одного парохода, на котором не побывали бы сам Чернышев и его матросы. Они узнавали, разнюхивали, просили, меняли, и база была как полная чаша. Даже затонувшие пароходы были взяты на учет. В их трюмах тоже хозяйничали матросы. Надев противогазы, они в холодной октябрьской воде доставали оттуда ящики масла, муку, консервы. А вот с боезапасом не везло. Его из Волги не вытащишь, и Чернышев надеялся на сметливость Мараговского. Но тот не торопился с ответом. И лишь подобрав себе шапку, он сказал:

— После войны.

Шли суровые будни Сталинградской битвы. Работа на переправах была ежедневным заданием тральщикор и бронекатеров. Норкин освоился с обстановкой и в любую погоду безошибочно находил дорогу в Сталинград, и не просто в город, а точно к указанному «пятачку» земли, который прочно удерживали за собой гвардейцы Родимцев Михаил научился находить дорогу по огневым точкам противника, по едва заметным приметам на берегу.

Давно слетали с деревьев последние желтые листья и сморщилась от утренних заморозков трава. На дорогах появились первые, твердые как камень, земляные кочки, а по ним все шли и шли солдаты, но теперь уже не в пилотках, а в шапках.

Мало осталось на катерах «коренных сталинградцев». Разошлись они по госпиталям или навсегда остались лежать в песчаной земле на левом берегу Волги.

Фашисты забились в подвалы и, подняв воротники шинелей, недоумевающе смотрели по сторонам. Они ещё не поняли случившегося, но первое подобие мысли появилось в их головах. Да и было от чего задуматься. Почти разрушенный город продолжал жить, бороться и пожирать свежие фашистские дивизии.

Офицеры говорили, что у русских больше нет самолетов, но тогда чьи самолеты бомбят? Если у русских нет танков, то что за машины шумят моторами на флангах врезавшегося в город клина? У русских нет больше дивизий, но откуда тогда появляются солдаты с новенькими автоматами?

Эти вопросы лишили гитлеровцев сна и заставили их забыть одну из главных фашистских заповедей: «Солдат не должен думать!».

Русские солдаты знали неизмеримо больше. Они видели шеренги пушек, стоящих на левом берегу Волги. В другом месте полуторка, проходившая, мимо леска, застряла в грязи. Тогда качнулись деревья и широкий, приземистый танк вытащил ее на хорошую дорогу. Люди в кузове поблагодарили танкистов и внимательно посмотрели на лес. Там они увидели танки. Не один, не два, не десять, а гораздо больше.