Евгений Подольный - Алый талисман

Снова заход. Теперь бомбы ложатся совсем близко от их капонира. Одна из них попадает прямо в техническую землянку. Веером разлетаются доски, приспособления, инструмент. Горящая канистра с бензином пылающим факелом летит в сторону капонира и в трех метрах от него падает на чехлы, охватив их пламенем.

Георгий, высунувшись из щели, сразу понял, что пришла беда: пламя вот-вот может перекинуться на самолет. Но пока он лихорадочно предполагал, что и как следует предпринять, Наташа пружинисто выпрыгнула из щели и, пригнувшись, придерживая на ходу пистолет, бросилась к огню.

— Стой! Наталья, куда же ты, глупая! — запричитал Данилыч. И сам тут же, покряхтывая, выбрался из щели, трусцой направился к капониру. Его обогнал Георгий, крикнув на ходу:

— Давай, старик, жми за огнетушителями! Живо! Наташа набросила на огонь сухой брезент, топча

его ногами и пытаясь заглушить пламя. Подбежали Дворников и Беднов.

Разбив капсюли огнетушителей, они направили пенные струи на пламя.

Отбросив в сторону пустой огнетушитель, Дворников посмотрел вверх и увидел, как «лаптежники» уже выходят из последней атаки. Черные капельки бомб вновь неслись к земле.

— Назад! В укрытие! — крикнул Георгий, поворачиваясь к щели.

Он слышал за своей спиной шумное дыхание Наташи. А где Беднов?

— Данилыч, душа из тебя вон, пошевеливайся! — крикнул он, оборачиваясь на ходу.

Где-то совсем рядом с тяжелым стоном разорвалась бомба.

Георгий обернулся и увидел, как Беликова, упав, перекатывалась с боку на бок, пытаясь подняться.

Они вдвоем с Бедновым затащили ее в щель. Георгий, вытащив нож, распорол Наталье на плече мокрую от крови гимнастерку и, оторвав кусок от своей рубахи, приложил его к рваной глубокой ране, туго обмотал им плечо и предплечье.

Лицо у Натальи бледное, на лбу испарина. Посиневшие губы плотно сжаты. По всему видно — шок.

Немцы ушли. Теперь можно выбраться из укрытия. Дворников встал в полный рост. Над их разрушенной технической землянкой курился жиденький дымок. За аэродромом невдалеке от разбитого Жориного «ила» догорали два «юнкерса».

Над стоянками стоял звенящий гул запускаемых моторов. Плотным строем в сторону Белгорода прошел полк Пе-2. Пора…

Георгий, оставляя Беднова с Наташей, строго наказал:

— Смотри мне, старина, от нее ни на шаг! Сейчас пришлют санитарную машину.

Дворников прибежал к своему новому самолету, с помощью Цыбуленко запустил мотор и, включив радиостанцию, запросил:

— «Байкал». Я Седьмой. Ранен стрелок. Прошу срочно санинструктора и замену на вылет!..

Первый самолет замполита майора Изотова уже порулил на старт. Иван Алимкин с тоской посмотрел ему вслед: «Идут в бой…» Он спешил к стоянке Дворникова в надежде увидеть Наташу. Ведь ему нужно отдать ей письмо, но, подойдя к самолету Георгия, он увидел, что в задней кабине сидит другой стрелок, из новеньких. Георгий кивнул из кабины Ивану в сторону траншеи, и тот, заметив механика, склонившегося над Наташей, сразу все понял. Подъехала санитарная машина, Иван вместе с Бедновым помог фельдшеру старшему лейтенанту Симановской перевязать рану и уложить Наташу на носилки. Беднов, растерянно моргая, принял от Симановской пистолет Беликовой. Наташа открыла глаза и, увидев Алимкина, с трудом улыбнулась.

— Здравствуй, Ваня. Как долго тебя не было…

Он наклонился к ее лицу и впервые так близко увидел ее глаза. Они действительно были вовсе не голубые, а светло-серые, лучистые…

— Вот письмо от отца, — сказал Иван. — Он жив, Наташа.

Алимкин аккуратно положил письмо в ее нагрудный карман, а она, скосив взгляд на второй карман гимнастерки, темный от крови, попросила:

— Достань и возьми. Пусть будет у тебя.

Он осторожно достал ее талисман со звездочкой, положил себе в карман и, посмотрев долгим взглядом на ее спокойное лицо, встал и, не оглядываясь, побежал в сторону старта.

— Ты уж, дочка, не задерживайся там. Плохо нам без тебя, — ласково сказал Данилыч.

— Оставьте меня здесь, — слабым голосом попросила Наташа.

— Да ты не волнуйся, — успокаивала ее Симановская. — Поправишься в госпитале — и вернешься назад.

— А наши где?

— Все идут в бой, весь полк, — ответил Данилыч… Мимо Алимкина прорулили и пошли на взлет звенья

Карушина, Сморчкова. Скорее… Только бы успеть!

Вот и командный пункт — квадрат, обнесенный флажками, фанерный домик, радиостанция РСБ… Группа офицеров штаба.

Ломовцев стоит с микрофоном в правой руке, левая — на повязке. Рядом, у знамени части, — майор Горнушкин. На развевающемся по ветру алом полотнище — портрет Ленина и надпись золотом — «167 гвардейский ордена Суворова III степени штурмовой авиационный полк».

— Я «Байкал-семь», разрешите взлет? — донесся из динамика голос Дворникова.

— Седьмой, взлет разрешаю!

Алимкин подбежал к Ломовцеву, козырнул, как положено:

— Товарищ подполковник! Разрешите лететь вместе со всем полком?

— Кто там ранен, ты знаешь? — вместо ответа спросил комполка.

— Беликова… Фельдшер говорит, что не опасно… Батя, разрешите лететь!

Они стояли друг перед другом. Взгляд Ивана умолял, просил, требовал…

— Ну, брат, вижу, от тебя не отвяжешься. Шут с тобой, жми на моем! — Ломовцев махнул здоровой рукой с зажатым в кулаке микрофоном… — А если не догонишь полк?

— Догоню, батя. А коли что — сам тот овраг найду. Я теперь их, гадов, и под землей разыщу!

Едва комполка проводил в воздух последний самолет, как увидел: по фюзеляж утопая в ковыльных травах, на старт ходко катится его «ил» с красным коком винта.

Через полминуты, словно от нетерпения, содрогаясь всем корпусом и приседая на шасси, батин Ил-2 был уже в воротах, обозначенных флажками. На его киле, иссеченный пулями и осколками, как и прежде, красовался портрет Суворова.

— Ну, Иван, с богом! — подбодрил Алимкина комполка. — Взлет разрешаю.

Набрав высоту, Иван вдруг увидел далеко впереди себя весь полк, построенный в колонну звеньев. Далеко слева, должно быть на Белгород, шли еще два полка соседей. «Жаркий будет день», — подумал Иван и расстегнул ворот гимнастерки.

Прибавив мотору обороты и чуть прижав ручку, он шел теперь на повышенной скорости, догоняя свою соколиную стаю.

Далекий гул сплошных разрывов, детонируя воздух, долетел и сюда, в кабину «летающего танка». Иван поневоле передернул плечами, на миг представив, что теперь творится там, под Борисовкой.

Справа по курсу, на западе, словно сжавшись от ежедневных зрелищ невиданно жестокого побоища на Курской дуге, в грозовые облака на горизонте медленно садилось неестественно сплющенное кроваво-багровое солнце.

И вдруг в наушниках шлемофона Иван услышал звонкий, чистый девичий голос со станции наведения: