Ив. Валентинов - Белые купола

— А снаряжение?

— Аналогичное, кроме ботинок. На тех были кирзовые сапоги.

— Вопросы к капитану? Нет… Доложите, подполковник, как организованы преследование и перехват.

— Если учесть, что по лесам, без дорог, скорость их движения не превышает трех километров в час, то группы преследования настигнут их самое большее через два часа. А войти в соприкосновение с группами перехвата они могут ещё раньше. Я жду сообщений с минуты на минуту…

Полковник поморщился:

– “Соприкосновение” надо понимать как огневой контакт, нет?

— Приказано стрелять только по ногам…

— Невелика гарантия, что хоть один будет взят живым… Ну, тут уж ничего не поделаешь. Но ясно, что немцы именно сейчас активизировались и на этом, и на противоположном берегу Ладоги. Я только что получил данные о попытках вражеской разведки проникнуть к Неве. Среди захваченных — и диверсанты. Отмечено также строительство нескольких вражеских аэродромов севернее Мги и близ Рахья, на Карельском перешейке. Судя по ряду признаков, на этих аэродромах смогут базироваться истребители и бомбардировщики среднего радиуса действия. Такова общая картина.

Полученное мною особое задание диктует следующие требования: во-первых, надежно перекрыть все пути проникновения в район этого полевого аэродрома любых вражеских разведчиков, как групп, так и одиночек; во-вторых, при допросе любого из фашистов, побывавших здесь, необходимо выяснить, что именно интересовало их на аэродроме и вблизи от него, — это, разумеется, в том случае, если кто-нибудь будет захвачен живым. Первая задача возлагается на нас, подполковник. Вам выделены люди, и вы имеете право использовать подразделения находящихся поблизости воинских частей. Вторая задача — ваша, капитан. Хочу подчеркнуть, что та часть допроса, о которой я говорил, должна вестись с особой осторожностью, чтобы допрашиваемый не заметил нашей заинтересованности именно в этих сведениях. Почему? Потому, что на войне всё бывает. Вопросы есть? Все свободны, кроме лейтенанта Хомутова…

— Направление мысли у тебя в целом верное. Что сейчас у нас тут, на фронтах вокруг Ленинграда, главное? Правильно, дорога через Ладогу. Немцы значение этой дороги поняли с большим, очень большим запозданием, а поняв, ничего толком сделать не смогли. Им ещё надо было прийти в себя после разгрома под Москвой.

Но факт остается фактом — “дорога жизни”, как её назвал народ, сделала практически бессмысленной осаду Ленинграда. Понимаешь? Бессмысленной. Потому что по этой самой дороге в город пошло продовольствие, оружие, боеприпасы и всякие необходимые вещи. А из города стали вывозить больных, ослабевших… В первую очередь, понятно, детей. В Ленинграде и теперь, конечно, не рай, но с угрозой голодной смерти, считай, кончено. И запасы кое-какие наверняка накопили. Сейчас-то пути через Ладогу уже нет по льду и ещё нет по воде, а город живет: работает, сражается. Но без “дороги жизни” не обойтись.

У гитлеровцев два пути: попытаться взять город штурмом или перерезать “дорогу жизни” и тем самым окончательно и намертво замкнуть кольцо блокады. Какой из двух путей реальнее? Правильно, второй… Со штурмом у них уже не вышло, и теперь не выйдет. Это-то они понимают, убежден. А вот дорога… Скоро пойдут баржи — навигация вот-вот откроется. На барже тонн пятьсот, а на грузовике сколько? Так что бомбить будут, сомневаться не приходится… Одно попадание — и груз, сотни грузовиков, на дне.

Правда, по секрету скажу, что авиаторы наготове, так что бомбить немцам будет трудновато. Не позволят им, не дадут, хотя пытаться они станут и сколько-то раз к баржам “юнкерсы” прорвутся… А теперь скажи: что ещё фашисты могут сделать, чтобы перерезать “дорогу жизни?”

— Мины могут расставить…

— Могут, конечно. Только сложное это дело, мин потребуется очень много, да и протралят наши моряки проходы быстро. Нет, это не главное. Давай ещё думай…

— Корабли? Так я слышал, что ни у немцев, ни у белофиннов на Ладоге никакого флота нет. Военного флота, понятно…

— А вот тут ты, лейтенант, прямо в “яблочко” угодил. Не понимаешь? Военных кораблей, по нашим данным, действительно на Ладоге не было. Не было… А может, сейчас уже есть? Или появятся?

— Откуда же? Никакого прохода-пролива ни с какого моря сюда ведь нет?

— И это верно. Линкоры или крейсера здесь, конечно, не появятся. А небольшие корабли? Бронекатера, например? Их ведь можно быстренько доставить в полуразобранном виде и так же быстренько собрать. Или торпедные катера — я их, правда, не видел, но они, по-моему, крохотные, поменьше тех беленьких, помнишь, которые по Москве-реке от парка культуры до Филей ходили?

— Может, и сейчас ходят…

Оба помолчали, вспоминая Москву и пытаясь представить себе, какой она стала сейчас, после бомбежек, надеясь втайне, что столица все-таки осталась прежней…

— Так понял теперь, Хомутов?

— Кое-что понял. Только какое это всё к нам-то имеет отношение? Это же дело моряков…

— Вот главное ты, значит, не уразумел. А я ведь начал-то с главного. Защита “дороги жизни” — общее дело. Равно важное и для моряков, и для летчиков, и для пехотинцев, и для нас с тобой, и ещё кое для кого… А чтобы защищать, надо знать: от какого врага защищать, откуда он может напасть, какими силами, каким оружием располагает и так далее, всё это — азбука разведчика… А ты, лейтенант, насколько я знаю, не только букварь в своем деле освоил, но и мудреные науки превзошел, нет?

— Начальству виднее, кто что освоил…

— Мыслишь правильно, а отвечаешь дерзко. Раньше я этого за тобой, Хомутов, не замечал…

Заныл зуммер полевого телефона. Винокуров взял трубку Он держал её чуть на отлете, не прижимая плотно к уху, и тем не менее отлично слышал собеседника — какого-то большого начальника, как понял Хомутов по нескольким отрывистым репликам полковника. У Винокурова всё было самого высокого качества: связь и повар, обмундирование и транспорт. Ничего среднего полковник не признавал. Даже самовар у него всегда был с собой и не только сверкал, но и петь умел особенно приятным голосом в тот момент, когда приезжий генерал принимал приглашение пообедать или отужинать. Десантники шутили по этому поводу, но очень сдержанно: Винокуров не признавал ничего среднего и в боевой подготовке. От командиров групп, таких, как Хомутов (а таких у Винокурова было немало), он требовал почти невозможного — подбирать людей так, чтобы на каждого можно было положиться как на себя самого. И если замечал в ком-то слабину, то становился неумолимым. А главное — он знал раз в пять больше, чем любой из лейтенантов и капитанов, не говоря уже о сержантах и красноармейцах. Иными словами, и в нём самом (в личных его качествах) не было ничего среднего — в глазах его десантников, по крайней мере…