Василий Быков - Стужа

Назавтра утром с Белолобиком на поводу Егор шел местечковой улицей к речке, где была кузница, и повстречал Полину. Девушка куда-то торопливо бежала в своем синем пальтишке, с потертым портфельчиком в руках. Завидев его с лошадью, еще издали заулыбалась, он поздоровался, и она остановилась. Минуту молча рассматривала Белолобика, потом почему-то – его. Он стал сбивчиво объяснять, куда идет, а она как-то не в лад с его объяснением бросила: «Ну и шапка у тебя, Азевич!» – «А что?» – не понял он и сдернул с головы свою обловушку. «Как у подкулачника», – выпалила Полина и, словно в утешение ему, еще веселее заулыбавшись, побежала по улице. Уязвленный ее мимолетной колкостью, он уныло побрел к кузнице. Шапка? Уж какая есть, другой взять негде. В лавке шапок не продают, пошить не из чего. Эта, правда, неказистая с виду, зато теплая, из овчины. Шил еще дед, носил несколько лет отец, и он ее носит уже третий год. Хорошая шапка.

Так утешал себя Егор, но шапка-кучомка все же становилась ему противной, захотелось снять ее да бросить куда за забор. И он думал: скорее бы лето, тепло; дома у него висела на гвозде неплохая кортовая кепка, почти еще новая, с чуть надломленным козырьком. Он наденет кепку и будет как все ребята в местечке. И Полина тогда не скажет, что шапка у него, как у подкулачника.

Но тепло не наступало, наоборот, под весну ударили холода. Как-то под утро Егор проснулся в своей промерзшей риге, услышав, как стреляет мороз по углам. А тут надо было выезжать в район, Заруба сказал: на три дня. В этот раз предрика выезжал с бригадой уполномоченных – на трех возках. Рано утречком Егор прибежал в конюшню, чтобы успеть подготовиться к поездке, и застал там старика Волкова, который уже холил своего любимца. Он сказал Егору, что поедут Фирштейн из райкома, Бугаенченко и Солодуха из исполкома. И еще Пташкина из женотдела. Когда он назвал Пташкину, сердце у Егора встрепенулось от непонятной радости, но тут же и опало – с кем она поедет? Но не все ли равно с кем, наверно же, не с Зарубой. С Зарубой, если на то пошло, сядет Фирштейн, как и полагается – начальник с начальником. После того как арестовали первого секретаря, Фирштейн заступил на его место, хотя еще и не был избран.

На исполкомовском дворе они принялись запрягать свои сани-возки. У Егора был, наверно, самый лучший в исполкоме возок – легкий, окрашенный в синий цвет, он очень правился возчику. И Егор уже прикидывал, как бы в нем гляделась Полина. Рядом с Зарубой. Но вряд ли она сядет к нему, наверно, устроится в другом месте. С такой мыслью Егор заводил в оглобли коня, и тут кто-то сзади сдернул с его головы шапку и надвинул на глаза что-то чужое и холодное. Егор испуганно обернулся – сзади, смеясь, стояла Полина. «Вот будешь красавчик. Это тебе от женотдела», – все смеясь, сказала она, спрятав за спиной его шапку, – наверно, чтобы не отнял. Егор недоуменно посмотрел на девушку, потом на то, что снял с головы, – это была настоящая, армейская, почти еще новая буденовка. Ладно скроенная и сшитая из серого сукна, с застегнутыми наушниками и разлапистой черной звездой спереди. Но почему это ему? За что? «Надевай, надевай, нечего любоваться! Пусть девчата любуются», – покровительственно торопила его Полина.

Но он, не замечая мороза, продолжал разглядывать буденовку, ее маленькие пуговички со звездочками, острый ладный пупок наверху. И это – от Полины. Напрасно говорит: от женотдела, какое он имеет отношение к женотделу, где еще никого не знает? Значит, от Полины, спасибо ей. Он был по-настоящему тронут и слишком смущен, чтобы как следует поблагодарить девушку. Но все-таки надо было запрягать коня, и он бережно, двумя руками надел буденовку, которая оказалась ему немного тесноватой. Но – пустяки, приносится. Теперь он становился похожим на красноармейца или какого-нибудь начальника, а вовсе не на исполкомовского кучера. Горделивое чувство шевельнулось в нем и исчезло. Полина же тем временем повернулась и побежала в исполком, где собирались отъезжающие. Рядом заворачивал свой возок Волков. «Подарочек получил? – как-то с намеком пробасил старый фурман. – Ну-ну...»

Они недолго постояли на выезде со двора, подождали. Наверно, все отъезжающие уже собрались, да что-то не спешили на мороз из теплого исполкома – совещались в кабинете председателя. Как только их совещание окончилось, первой выбежала на крыльцо Полина и вскочила в возок к Егору. «Вот с председателем поеду», – бросила ему и спрятала личико в поднятом воротнике пальто. У Егора дрогнуло сердце – от робкой радости, ожидания чего-то неизведанного. Но он тут же и встревожился – все-таки легковато она была одета для такой поездки, как бы не застудилась. И он молча стоял с вожжами в руках, дожидаясь, пока выходившие из исполкома начальники рассаживались по возкам. Фирштейн потоптался рядом с Зарубой возле синего возка, наверно, хотел сесть с председателем, и пошел к другому. Заруба, не торопясь, устроился возле Полины.

Выехали все вместе, но за Выгонками разъезжались в двух направлениях. Заруба с Полиной направлялись в лесную сторону района, а два других возка сворачивали на Ободь. Полина в дороге почти все время молчала, как всегда, молчал и Заруба. Егор очень неловко чувствовал себя перед ними в своей, будто с неба свалившейся буденовке. Он ждал, что Заруба спросит, где он взял такую, но тот вроде и не замечал. Зато замечали встречные. Дядьки и бабы на санях, что встретились им по пути, как приметил Егор, устремляли свои взгляды прежде всего на него, возчика в буденовке, а потом уже – на его седоков. Оттого у Егора прибывало важности, и он уверенно правил конем, разъезжаясь со встречными на узкой дороге.

Первое собрание проводили в Ободе, в школе. Было воскресенье, дети не учились, собралось немало народа, может, со всего сельсовета. Егор занимался конем и на собрание заскочил только в конце. Взглянул через людские головы: на сцене за красным столом под кумачовыми лозунгами сидели с полдюжины мужчин и среди них Полина, маленькая, с раскрасневшимся лицом и – привлекательная. Выступал Заруба. Говорил о задачах классовой борьбы в деревне, о сопротивлении кулацких элементов, которых надлежало раздавить безжалостной рукой пролетарской диктатуры. Заруба был руководитель опытный. Егор уже знал, что председатель происходил из витебских рабочих. А тут всюду крестьяне – бедняки да середняки... Сколько их ни призывали к строительству лучшей жизни – упрямились, в колхозы шли с большой неохотой, под нажимом партийцев. Даже и в его Липовке за зиму не смогли сорганизовать колхоз, и Егору порой было неловко перед председателем исполкома за своих земляков. Наверно, надо бы как-то съездить туда, давно уже не был. Но не подворачивался случай, дороги вели стороной – район был большой, разбросанный едва ли не на полсотни верст от местечка.