Михаил Ильин - Ради жизни на земле-86 (сборник)

Потом, как это часто бывает в жизни, наши пути надолго разошлись. Я слышал, что Ильин был призван в армию, отслужил положенный срок в Забайкалье, потом вернулся в Комсомольск, который стал для него родным городом. Дальше следы его затерялись. Только много лет спустя я узнал, что влечение к журналистике, к литературе, захватившее его с. той поры, когда он принял участие в создании «Амурского ударника», укоренилось в его душе и он поступил в Коммунистический институт журналистики имени Маяковского в Свердловске. Было это перед самой войной, и прямо со студенческой скамьи Ильин ушел на фронт.

Так начался новый период в его жизни, как, впрочем, и в жизни каждого из нас. Михаил Ильин быстро освоил новую суровую военную профессию — 1 июля 1941 года он был зачислен на курсы командиров общевойсковой разведки, а уже в декабре в составе 126-й отдельной морской стрелковой бригады, укомплектованной краснофлотцами и командирами Тихоокеанского флота, вступил в первый бой с гитлеровцами под Старой Руссой на Северо-Западном фронте. Потом он воевал на Западном, 3-м Белорусском, 1-м Дальневосточном фронтах. Участвовал в освобождении Вязьмы и Смоленска, Белоруссии и Литвы, штурмовал Кенигсберг, прорывал долговременную японскую оборону на приханкайском направлении. Осенью 1942 года его ранило в ногу, летом 1945 года контузило в бою за знаменитую высоту Верблюд, откуда наши войска вышибали японцев.

Это был тяжелый ратный труд. О нем-то и рассказал Михаил Ильин в своих солдатских записках, которые он решил назвать в присущей ему романтической и немного взволнованной манере «Как пахнут подснежники перед атакой». Я не буду сейчас подробно говорить об этих записках — читатель сам сумеет их по достоинству оценить. Скажу одно: каждое слово там — неподдельная правда, ибо это — не дань далеким и — увы! — уже затуманенным годами воспоминаниям, а живое эхо документальных записей; Михаил Ильин, этот неугомонный человек, в котором всю жизнь продолжала жить журналистская жилка, ухитрялся делать их даже в кромешном аду сражений так же, как и в дни комсомольских штурмов в тайге в ранние тридцатые годы.

Вот некоторые из этих записей в их первозданном виде — я переписал их лет десять тому назад из записных книжек Ильина, которые он мне показал, когда мы вдруг встретились после долгого перерыва, — он откликнулся на мою публикацию в «Литературной газете» о Комсомольске-на-Амуре, а потом приехал в Москву.

«1942 год

5 августа. Над вершинами высоких сосен и осин — голубое августовское небо. После ночи, освещенной огнями ракет и наполненной грохотом канонады, — минуты затишья, солнечного тепла, мирного шелеста листьев. Вспоминается прошлое: окно с геранью, улица, поросшая травой, за городом — поля, синеющие васильки.

4 сентября. Мы лежим в траве возле старого разрушенного блиндажа. Говорим о будущем, любви. Я сорвал крупную ромашку и, обрывая белые лепестки, как в дни молодости, гадаю…

5 октября. Скоро мне исполнится тридцать лет. На заре моей жизни гремели пушки гражданской войны. Самое яркое воспоминание детства — по тихим улицам родного города, поросшим муравой и подорожником, идут на Деникина полки молодой Красной Армии. А теперь вновь гремят пушки, и уже я сам солдат…

1943 год

1 января. Не за праздничным столом, а на ночном марше встретил я Новый год. Огни карнавала нам заменили зарницы от разрывов бомб и вспышки ракет. Мы шли по дороге под обстрелом. Один снаряд упал близко. Двое убиты, трое ранены…

24 октября. Работаю по четырнадцать часов в сутки. Из всех радостей доступны только две: газеты и письма. Когда приходят последние вести со всех фронтов, мы раскрываем карту и отмечаем населенные пункты, освобожденные нашими войсками…

1945 год

7 января. Вокруг чужая ночь. Мертвый свет ракет вырывает из темноты развалины их города. Если на берегах Полы, Ловати и Редьи я порой переставал верить в милость судьбы, то теперь почему-то не сомневаюсь, что останусь жив. А сколько моих товарищей никогда уже не увидят тех мест, откуда провожали их на фронт! Три года мы тяжело и упрямо поднимались на крутую гору победы. Теперь мы у ее вершины…»

Выписывал я эти строки из старенькой фронтовой записной книжки своего друга, в волосах которого тогда уже показалась седина, и думал: «Да ведь у этого человека были все данные для того, чтобы стать настоящим журналистом и писателем, — огромный, поистине неисчерпаемый, жизненный опыт плюс отличное владение пером!» Но жизнь есть жизнь, и у нее свои ходы, далеко не всегда совпадающие с тем, что нам представляется наиболее целесообразным. Вот что написал мне Михаил Ильин в середине шестидесятых годов:

«…В итоге с войны я вернулся капитаном, с чувством удовлетворения и гордости завоеванной победой (и с заслуженными в боях орденами — добавлю я от себя. — Ю. Ж.), но с сильно расстроенной нервной системой и основательно подорванным здоровьем. Поэтому врачи «противопоказали» мне журналистику. Так я спустился с Парнаса, где пребывал в своих мечтаниях, на грешные земные долины — десять лет проработал на заводе имени Ленинского комсомола заместителем начальника планово-производственного отдела, потом начал трудиться на «Амурлитмаше». На заводской работе, где нет все же таких темпов, как в газете, я немного оправился от последствий фронта. О случившемся, конечно, жалею, но не в такой мере, чтобы проклинать судьбу-злодейку…»

И только много лет спустя, когда Ильину пришлось, как теперь деликатно принято выражаться, уйти на заслуженный отдых, он снова потянулся к перу. Хотелось написать ему об очень многом: и о том, как в тайге комсомольцы рубили первые просеки, и как вырос там город, и о том, какой была война, и о том, как после войны развивался Комсомольск.

Накапливались груды рукописей, но Ильин не спешил их публиковать, он торопился писать, чтобы рассказать о людях, на которых лежат отсветы такой далекой по времени, но такой близкой по памяти военной грозы. И крайне характерно: в этих рассказах пока ни слова о том, что довелось пережить на фронте самому автору.

— Сначала о них! — твердо сказал Ильин мне, когда я напомнил ему, что пора бы предать гласности и собственные фронтовые дневники. — О себе рассказать всегда успею…

Но не успел этого сделать Михаил Гаврилович Ильин. Не выдержало натруженное и надорванное войной сердце… Казалось, что весь Комсомольск-на-Амуре вышел проводить в последний путь первостроителя города на заре, грудью вставшего на его защиту в годы Великой Отечественной войны.

Жаль, жаль, по правде говоря, очень хотелось бы увидеть и автопортрет автора — такого, каким он сам был во фронтовой буче, молоденького, молодцеватого, неутомимого и никогда не унывающего офицера, в чьей полевой сумке лежала не только полевая карта, но и блокнот, в котором описан запах подснежников перед атакой.