Мицос Александропулос - Ночи и рассветы

Мил реагировал двухдневным молчанием и феноменальным спокойствием. Но на третий день его волнение стало ощутимым. Дважды он сам собирался проехать по деревням, но оба раза передумывал.

— Не случилось ли чего с ними? — спросил он Космаса.

— Что с ними случится? Лакомятся где-нибудь свежим медком!

Вечером позвонил начальник штаба.

— Как поживает наш общий друг? Гневается, что, снабженцы не несут ему курочек? Можешь ему сказать, что я нахожусь в Цихейке и завтра утром буду его ждать.

Если не пожелает приехать, расскажи ему, как обстоит дело. Заверь его, что на суде он сможет присутствовать. Мил для видимости спросил:

— Как ты думаешь, зачем он меня вызывает?

— Что ж тут странного? Он начальник штаба. Насчет какой-нибудь операции… Когда выезжаем?

— Утром.

Перед начальником штаба Мил изображал оскорбленную невинность.

— Послушайте, капитан, — сказал полковник, — как говорят юристы, улики, которыми мы располагаем, неопровержимы и, я бы сказал, испепеляющи. Взгляните на эти игрушки — револьверы, ампулы, маски, — вы узнаете их?.. Нет? Хочу этому верить! Зато лейтенант Бернард их узнает наверняка. На этих вещичках есть отпечатки его пальцев. Извольте сами сделать выводы.

— Я глубоко сожалею, если это так, — сказал Мил. — Я немедленно доложу об этом командованию.

— Мы соблюдали и будем соблюдать до конца все правовые нормы. Показания подсудимых, копии допросов и сами подсудимые к вашим услугам. Суд состоится в скором времени, и вы сможете на нем присутствовать.

Космас был уверен, что Мил воспользуется предложением и пожелает повидать хотя бы снабженцев. Он не изъявил этого желания и ограничился напоминанием, что снабженцы состоят на службе в миссии.

— Если они английские подданные, то сейчас я еще не смогу вам сказать, что их ожидает, — ответил полковник.

Суд не состоялся. Однажды ночью Космас проснулся от сильного стука в дверь и услышал голос Мила. Едва он открыл, как оказался в крепких объятиях. Мил прыгал от радости, и спиртным от него не пахло.

— Что случилось, Мил?

— То, чего все мы ждали! И мы, и вы — все! Тот самый выход, который всех устраивает! Только что по радио объявили о формировании национального правительства при участии ваших представителей… Гип-гип-ура! Пришел конец всем недоразумениям и осложнениям. Скоро мы отпразднуем освобождение! А теперь одевайся, пойдем выпьем за здоровье национального правительства!

Я жду…

На шум выбежал полуголый дед Александрис.

— С чего это он прыгает? Неужто у нас беда какая?

— Не беда, дед. У нас теперь есть правительство.

— Правительство? А чего ж тогда радуется этот прощелыга?

На другое утро прилетели самолеты и разбросали прокламации. В самом деле, 2 сентября в Каире было сформировано правительство.

Мил был весел, избегал конфликтов и не посылал своему командованию радиограмму за радиограммой. Историю со снабженцами он называл «печальным эпизодом», а лейтенанта Бернарда срочно отправил в штаб-квартиру Центральной миссии. Через некоторое время после радиограммы из Генерального штаба следом за Бернардом отправились и два агента Интеллидженс сервис, давшие зарок больше не откликаться на имена Костас и Димитрос…

Так уходило лето. В самом начале сентября сразу похолодало. Небо потеряло летнюю голубизну и прозрачность, то тут, то там появились тучки, местами прошли дожди. По утрам Астрас хмурился, недовольный, невыспавшийся, но кто его замечал? Все взоры были обращены к долине, где разыгрывалось последнее действие. Свобода шагала из города в город…

— Пора и нам спускаться, — согласился Мил. — Ты правильно говоришь, пора положить конец нашему затворничеству.

Они решили перебраться в Хелидони, поближе к штабу. У Космаса было счастливое, приподнятое настроение — так радуется заключенный, отбывший срок наказания и ожидающий заветной минуты, когда перед ним распахнутся двери тюрьмы. В Хелидони он надеялся отделаться от Мила: штаб будет рядом, и специальный представитель не понадобится.

Мил уже уложил свои вещи, из штаба прислали мулов для перевозки, но в самую последнюю минуту позвонил дядя Мицос и попросил отложить переезд дня на два.

«Почему? С чего бы это?» — терялся в дурных догадках Мил.

Он приказал распаковать радиоаппаратуру и засыпал Каир радиограммами. Космас снова узнавал подозрительного, недоверчивого Мила.

Голос дяди Мицоса послышался на третью ночь — далекий, радостный, в гуле веселого торжества. Космас понял только одно: надо срочно выезжать. Их ждали уже в Астипалее, которая освобождена несколько часов назад.

— Так вот, оказывается, в чем дело! — сказал Мил. — Ну хорошо! Я думаю, нужно ехать!

Годы ушли на то, чтобы подготовить, проложить этот путь. Теперь партизаны преодолели его, не сходя с лошадей. Они проезжали мимо разоренных деревень и обгоняли крестьян, которые тоже спускались в город, чтобы принять участие в празднике. Все дома — и погоревшие и уцелевшие — были украшены флагами и лозунгами. Жители выходили на дорогу, босоногие ребятишки с деревянными ружьями провожали партизан до следующей деревни и там передавали с рук на руки новой ватаге, так что они ни на минуту не оставались на дороге одни. Космас замечал, что от деревни к деревне все больше было жителей, все оживленнее и пестрее становилась толпа встречающих, они несли с собой знакомый, забытый воздух города. И всадникам, и лошадям дышалось легче и свободнее. Трудный переход был позади, а впереди их ожидала большая река, она еще пряталась, но все вокруг выдавало ее близость — и пологий склон, и свежий ветерок, и веселые ручейки, и платаны с ивами. Открывались новые горизонты, удалялись старые. Удалялись, но не исчезали. Несколько часов прошло с той минуты, как Космас оглянулся и не увидел пик Астраса. Потом еще несколько низеньких холмов, редкий лесок, еще один спуск — и позади не видно уже ни одной скалы, ни одной высокой вершины. Но стоило мелькнуть в толпе черной бороде над скрещенными патронными лентами, как перед ним вырастала неукротимая вершина. Люди и горы не хотели расставаться, они вместе вошли в душу Космаса, и он нес их в себе вместе. Два образа слились в один, прямой и суровый, как горы, мягкий и горячий, как люди…

В Хелидони они добрались вечером. Толпа девушек и юношей заключила их в плотное кольцо и оглушила песнями. Так, осажденные молодежью, они бродили по узеньким улочкам города до тех пор, пока сквозь толпу к ним не пробрался лейтенант из штаба и не взял под свою опеку. Он проводил их в отведенную англичанам резиденцию.

— Сегодня заночуете здесь. Завтра торжественный въезд в Астипалею, митинг, демонстрация.