Мицос Александропулос - Ночи и рассветы

Эти строки вызвали у Космаса протест.

— Нет! Не прорвутся! Это пораженчество, дорогой доктор!

— Пораженчество? Такой ярлык не для меня. Наоборот, я заслужил большей чести: в числе многих других я предвижу, что мидяне прорвутся, ведь эфиальты давно уже объявились, и все-таки я охраняю свои Фермопилы… Что с того, если мидяне прорвутся? Разве не прорвались в 480 году до нашей эры персы и в 1200 году крестоносцы или в 1941 году немцы? Однако за кем осталась победа?

— И все-таки они не прорвутся! — настаивал Космас. Ведь завтра он сам вместе с другими бойцами «Леонида» встанет на Фермопилах против этих мидян…

— Сбор завтра в пять утра на пустыре! — объявил Космас своим новым товарищам по оружию. — Иметь при себе одеяло, ложку, вилку, котелок или алюминиевую тарелку и продовольствие, сколько найдется и сколько можете унести…

— Какое там еще продовольствие! — горячилась молодежь. — Ты лучше раздобудь нам патронов…

Однако в назначенный час все явились с одеялами, ложками и вилками и кое-какими съестными припасами. Рота была готова к выступлению, пожалуй, последняя и самая молодая партизанская часть, которая прожила лишь несколько часов. В полдень вместо обещанных грузовиков пришло известие о том, что военные действия прекратились и заключено перемирие…

Через два дня в Астипалею вернулось командование дивизии. Где-то велись переговоры…

— Заглянул бы ты в церковь, — попросил Космаса Леон. — Посмотри, что можно для них сделать.

— Для кого?

— Здесь, недалеко от Астипалеи, есть лагерь заложников. Наши освободили оттуда женщин и всех тех, кто пострадал невинно, и теперь они нашли убежище в церкви. Мы поручили одному офицеру распределить их по домам, но в суматохе его куда-то отослали, и дело осталось без глазу. Сходи узнай, как они там… Согласен?

Уже смеркалось. Космас поднялся по лестнице и открыл дверцу алтаря. В церкви было темно, воздух сперт от горячего дыхания. Тихо гудели голоса, надрывался старческий кашель. Космас сделал несколько шагов, на кого-то наступил, выслушал сердитое ругательство. «Что же делать? — подумал он. — Ничего не видно. Приду завтра с утра…»

Он закрыл за собой дверь. По ступенькам поднимались две женщины. Космас обернулся и оказался прямо перед ними. «Добрый вечер!» Он поклонился и уступил им дорогу. Но одна из женщин вдруг вскрикнула и отшатнулась, спрятав лицо за высоким воротником.

Космас подошел к ней.

— Кто вы? Почему вы от меня прячетесь? Женщина прильнула к стене, втянула голову в плечи.

— Кто вы? Кто вы? — снова спросил Космас. Тогда она решительным движением опустила воротник.

— Пройти меня, Космас! Я верю, ты не причинишь мне зла.

Перед Космасом стояла незнакомая пожилая женщина. Теряясь в догадках, он вглядывался в ее черты и слушал, как рядом бормотала молитвы вторая женщина, ее подруга.

— Я не узнаю вас! — вынужден был признать Космас.

— Ничего удивительного.

Космас видел, с каким усилием к ней возвращались спокойствие и хладнокровие, как на ее лицо снова ложилась печать достоинства, словно румянец после мертвенной бледности, вызванной волнением. «Госпожа Георгия!» — мелькнула наконец догадка.

— Да, — услышал он ее голос, — госпожа Георгия. Голос прозвучал неохотно и устало, голос разбитого, несчастного человека, измученного своими страданиями и страданиями других. Никогда не испытывал Космас к этой женщине тех недобрых чувств, которые испытывал к ее мужу или сыну, и сейчас, увидев ее здесь, бездомную и измученную, проникся к ней глубоким сочувствием: она ни с кем не воевала, ни на кого не нападала, за что же ее бросили в этот водоворот войны и страданий? Госпожа Георгия глотала душившие ее слезы. Космас подал ей руку, усадил на ступеньку.

— Я видела тебя позавчера… Но что скрывать? Я не хотела, чтоб ты меня узнал. Я знаю, Джери и его друзья причинили тебе много горя…

Она подняла глаза, увидела пустой рукав его пиджака, застонала и снова заплакала.

— И ты много пережил, мой мальчик, и мы много пережили…

Она вынула черный платочек и вытерла глаза. Ее старое пальто, как видно, было с чужого плеча.

— Мужа моего больше нет в живых. Он не был таким дурным, как вы думаете, и Джери тоже не дурной, Космас. Все люди не дурные… Время сделало дикими и их, и вас…

— Где вы теперь живете, госпожа Георгия? Она снова застонала.

— Здесь, на алтаре. Нас человек пятьдесят. Все больные. Мы мерзнем, у нас нет ни крошки…

— Сегодня уже поздно, — сказал Космас, — но завтра мы непременно что-нибудь придумаем. А вы подождите меня здесь, госпожа Георгия, я скоро вернусь.

По просьбе Космаса госпожу Георгию и ее подругу, сестру какого-то полковника, поселил у себя дома один из юных бойцов «Леонида». На другое утро начали устраивать остальных. На это ушло много дней и много сил. История каждого из тех несчастных, что лежали на холодном каменном полу церкви, была глубоко драматична. Космас и не подозревал, что на том берегу тоже разыгрывались драмы. И это было очень горько — видеть, что, сам того не желая, причинил другим зло. Это очень горько, если ты никому не хочешь вреда, если жертвуешь собой ради других и эти другие вытесняют тебя из твоей жизни, из твоих мыслей, из твоей души… И ты тоже невольно обижаешь невинных, сеешь слезы, причиняешь боль…

Это была ответная мера, предпринятая после того, как англичане опустошили целые кварталы и увезли безоружных мирных жителей в страшные лагеря, разбросанные в песках Африки, между Египтом и Конго. «Необходимость самозащиты» — называли эту меру в коммюнике, «зло проклятого времени» — сказала госпожа Георгия. Старик офицер, которого Космас поднял с ледяного пола, проговорил со вздохом:

— Я, сынок, не держу на вас зла, хотя по отношению ко мне ваши поступили неблагодарно. В оккупацию я не раз оказывал подпольщикам финансовую поддержку. Но зла я не держу, я знаю, что такое война. Одно обидно — снова за нас распорядились чужестранцы. Опять нас поссорили и урвали себе кусок….

После многодневного ожидания однажды вечером пришел конец. Сначала — известие, что в одной из вилл Варкизы, километрах в тридцати от Афин, подписано соглашение. Потом — приказ Центрального комитета ЭЛАС и Генерального штаб, последний приказ по независимой дивизии «Астрас».

…Возле казарм, на самой верхней окраине города, огромной буквой «П» выстроились партизанские части. Знамя. Ряд выставленных вперед винтовок. Закат. Красное медлительное солнце спускается на белые вершины. На трибуне генерал, комиссар. Отзвучали трубы. Старый начальник штаба зачитывает прощальный приказ: «…Вооруженная борьба заканчивается. Пришел час сдать славное оружие. Начинается эпоха мирной борьбы… Дорогие друзья! Вы надежда нации!..» Потом парад, последний.