Мицос Александропулос - Ночи и рассветы

— Когда я был мэром, — продолжал господин Карацопис, — наш город почтил своим посещением покойный президент. Он остановился в нашем доме. С моим отцом они были знакомы еще со времен переворота: тогда отец спас его от ареста, спрятав в бочке. Вот как сейчас помню покойного отца! Только мы сели за стол, он поднимается и говорит: «Яннис, — он называл президента по имени, ведь они были близкими друзьями, — сегодня тебе исполняется шестьдесят семь лет три месяца и десять дней. Столько же исполнилось вину, которое мы пьем за твое здоровье, в честь нашей великой родины и ее великого сына…»

— Очень трогательно! — заметил лысый. Все присоединились к его мнению.

— Да, в самом деле! — сказал Карацопис. — Президент был очень тронут. — И грустно добавил: — Позже на похороны покойного отца он прислал венок через своего секретаря…

Воцарилось молчание.

— Ну что тут говорить! — нарушил тишину Кацотакис. — Мы лишились крупного политика.

— И в такую трудную минуту! — добавил усатый.

— Слава богу, что есть замена в лице Мутусиса! — простонал лысый.

— Хи-хи! Кто о чем, а Лефтерис о Мутусисе.

Лысый стал горячиться:

— Да он тряпка, Андреас! И как только мог генерал так просчитаться!..

Несмотря на протесты госпожи Георгии, разговор снова перешел на политику. Джери налегал на вино и заставлял пить Космаса. Зойопулос грозил ему пальцем.

— Смотри, чтобы не повторилось позавчерашнее! — украдкой шепнул он Джери. — У меня столько новостей для тебя накопилось! Почему ты не представил мне своего друга?

— Да что ты спешишь, как на пожар! Всему свое время.

— Возьмем его в наше общество?

— Обязательно.

Космас повернулся к Джери:

— О каком обществе выговорите?

Джери налил ему вина. Зойопулос снова заговорил, и Космас наклонился, стараясь расслышать его слова. Наклоняясь, он увидел глаза Кити, устремленные на него. В эту же минуту Кацотакис произнес имя Марантиса.

— Теодор ни за что не согласится! — говорил Кацотакис. — Ни в коем случае. Сегодня утром я говорил с ним по телефону. Он советовал мне воздержаться от каких-либо действий.

— Хитрая лисица! — усмехнулся усатый.

— Нет, Георгос, ты неправ! Теодор в данных обстоятельствах проводит мудрую политику. На него нажимают со всех сторон: немцы прочат его на президентское место, деятели центра склоняют на свою сторону. И даже ЭАМ неоднократно выдвигал ему свои предложения. Шутка ли — это политик, и притом крупного масштаба, его не стоит компрометировать! Но, по существу, он и сейчас заворачивает всеми делами правительства.

— Это несомненно! — поддержал его лысый. — Позавчера я был у Бакоса{ [43] Министр оккупационного правительства. }. Он сказал мне: «Теодор — золотой фонд нации, и мы не имеем права его компрометировать».

— Позвольте заметить! — вмешался Карацопис.

Но на этот раз Кацотакис не позволил ему заметить и заговорил сам, высоко поднимая указательный палец:

— После войны вся наша надежда на него, помяните мое слово!

Желая прервать слишком серьезную беседу, госпожа Георгия снова пригласила гостей в зал. Туда должны были подать сладкое и напитки. Китисобиралась играть на фортепьяно.

Гости направились в зал. Джери, Космас и Зойопулос остались в столовой.

— Ну, так как? — в упор спросил Космаса Зойопулос. — Вступаешь в наше общество?

— Погоди, погоди! — попробовал остановить его Джери.

— В какое общество? — со смехом спросил Космас.

— Есть у нас такое общество, — объяснил Зойопулос. — Занимается торговлей…

— Торгует ядами! — вставил Джери и выпил еще один стакан.

— Вот именно!

— Очень загадочно.

— Ядами для крыс! — сказал Зойопулос.

Космас засмеялся.

— В такое время?

— В такое время в них особенная нужда. Крысы-то красные!

— Не понимаю! — сказал Космас. В нем шевельнулось подозрение.

— Эх, Ненес, эх, торопыга! — покачал головой Джери. — Ну что ты пугаешь честных людей! Я же говорил тебе, что Космас поэт. А душа художника — это критский лабиринт. Можно ли проникнуть в нее без нити Ариадны?

Он обнял Зойопулоса за шею и поцеловал его.

— Опять хватил лишку, плут? — сказал Зойопулос. — Опять?

В дверях появилась Кити.

Джери поднял на нее осоловевшие глаза.

— Я поклонник прекрасного! — крикнул он. — Обожаю прекрасное в любом его проявлении, как обожали его наши предки.

Пытаясь подняться, он потянул скатерть. На пол полетели стаканы, бутылки и тарелки.

— Опять? — спросила Кити.

— Иди сюда! — крикнул Джери. — Иди поцелуй своего брата!

— Нет, ты правда несносен! — возмутился Зойопулос.

— Поцелуй меня, Ненес. Если она не хочет, поцелуй меня хоть ты. — И он упал лицом на мокрую скатерть.

В коридоре послышались голоса. Кити, Зойопулос и Космас вышли из столовой. По лестнице, с трудом переводя дыхание, поднимался торговец маслом.

— Обыск! — сказал он. — Немцы устроили облаву!

— Что случилось? Что им надо?! — воскликнула госпожа Георгия.

— Опять из-за англичан! — ответил торговец маслом. — Говорят, в доме напротив, у Касиматиса, прятали офицера, а теперь его поймали и обходят по очереди все дома.

— Вы думаете, они придут и сюда? — Госпожа Георгия дрожала.

— Нет оснований беспокоиться! — утешал ее лысый. — Мы никого не скрываем, ничего дурного не сделали. Если они явятся, мы им все объясним. Не звери же они, в самом деле.

— Проклятые англичане! — сердился Кацотакис. — Нашли время бежать!

— Спасают свою шкуру! — нервничал усатый. — Я презираю этих трусов.

— Подвергать опасности весь квартал! — вторил им Бевас. — Двоих укрывателей немцы уже повесили.

— И правильно сделали! — Кацотакиса тоже охватила дрожь. — Зачем предоставили им убежище? Можно ли делать это в такое время?

Внизу послышались удары в дверь.

— Боже мой!

— Успокойтесь!

Лысый стал спускаться по лестнице. Вместе с ним: отправился Бевас, говоривший по-немецки.

— Какое счастье, что здесь оказался Лефтерис!

— Они ни с кем не считаются! — проворчал, усатый. — Ни с полицией, ни с кем.

— Ну, знаете ли, начальник полицейского управления — это вам не первый встречный!

Прошло несколько минут. Снизу доносилась немецкая речь, потом раздались шаги по лестнице. Вместе с лысым и Бевасом вошел немец.

— Хайль Гитлер!

— Хайль Гитлер!

Немец остановился на последней ступеньке и оглядел собравшихся. Усатый начал представлять ему гостей. Бевас переводил.

— Господин Кацотакис. Высший судебный советник, близкий друг премьер-министра генерала Цолакоглу.

— Генерал Куременос. — И он указал на усатого. — Личный друг премьер-министра…

— Переведи ему, что весной 1914 года я имел честь лицезреть в Керкире его величество кайзера Вильгельма! — сказал генерал тоном приказа.