Мицос Александропулос - Ночи и рассветы

Спирос молча слушал его, одобрительно кивая головой, но едва Ставрос кончил, он задал вопрос:

— Хорошо, но где гарантии свободного выбора?

— Народ. Народ, многому научившийся в тяжелых испытаниях. Народ, научившийся отличать черное от белого, народ, в тяжкий час страдания познавший своих друзей и врагов. Кто поднял его в минуту бедствия? Кто повел его на борьбу за жизнь и свободу? Никто уже не в силах обмануть его. ЭАМ стал душой народа, и народ пошел за ним, потому что принял его программу, — говорил Ставрос. — И это не пустые слова. Не должно быть ни малейшего расхождения между тем, что мы говорим, и тем, что делаем. Мы не политиканы, а политики…

— Политики, имеющие дело с политиканами! — прервал его Спирос.

— Старые партии обанкротились. Они разоблачили себя в глазах народа и тем самым вырыли себе могилу.

— Да, — засмеялся Спирос. — Но если кто-нибудь протянет им руку, они вылезут оттуда.

Тогда Ставрос наклонился и взял его за локоть.

— Пока им протянут руку, Спирос, они будут уже погребены. Народ, который они предали, раскусил их и больше за ними не пойдет.

На этом закончилась в тот вечер их беседа.

В ту ночь, когда они закончили работу над брошюрой, неожиданно явился Спирос. Он приехал с последним автобусом и, запыхавшись, вбежал в дом — комендантский час давно наступил.

— Рано спать, рано! — сказал Спирос, снимая пальто. — Вы тут только и делаете, что спите. Сегодня вам придется сделать исключение.

В нескольких словах он объяснил суть дела: завтра ЭАМ организует большую демонстрацию, цель — срыв принудительной мобилизации, которую уже давно готовили немцы.

— Это будет не обычная демонстрация, — говорил Спирос. — Мы дадим настоящий бой. От завтрашнего дня зависит слишком многое. Немцы уже приготовили приказ о мобилизации, и для нас это вопрос жизни и смерти. Организация получила сведения, что правительство предателей подписало приказ и отослало его для опубликования в правительственную газету… Стало быть, друзья мои, нам придется сегодня бодрствовать. Выходной переносится на завтра, когда мы все как один пойдем засвидетельствовать свое почтение Логофетопулосу{ [59] Премьер-министр оккупационного правительства. }, а потом выпустим чрезвычайный номер «Свободы».

Спирос сел за свой столик, Бабушка и Янна начали набирать тексты, которые он принес с собой. В подвале закипела работа. Прежде чем печатать, Космас прочитал прокламации.

«Греки, — говорилось в первой, — остановите смертные казни! Всеми средствами боритесь против террора! Боритесь за народные столовые и повышение заработной платы! Укрепляя и расширяя ряды ЭАМ, завоюем жизнь и свободу. На расстрелы, на принудительную мобилизацию ответим непокорностью, всеобщей забастовкой, сопротивлением и партизанской войной».

Спирос уже приготовил маленькие листовки, На одной из них Космас увидел стихи Паламасаз

На другой были стихи Ригаса:

На остальных листовках — короткие лозунги:

«Хлеба! Свободы!»

«Смерть фашистским убийцам и их приспешникам!»

«Столб с перекладиной, огонь и топор предателям!»

«Греки тысячу раз предпочтут умереть, чем пойти на службу к фашизму!»

Ночь пролетела быстро. Только на рассвете они закончили печатать и стали упаковывать прокламации. Получилось четыре больших пакета. По одному на каждого.

Первым, когда соседи еще спали, вышел Спирос. Чуть позже ушла бабушка.

Было часов девять, когда Космас и Янна доехали на автобусе до улицы Академии. Они занесли пакеты в кафе к Георгису и спустились к площади Омонии. Космас думал, что в городе уже начались волнения, и был разочарован, когда увидел обычную будничную картину.

— Не торопись, — говорила Янна, — через полчаса все придет в движение. Пойдем-ка лучше на площадь Канингоса.

На площади Канингоса было спокойно. Но ровно в десять сюда со всех улиц стали стекаться группы демонстрантов. В несколько минут они заполнили всю площадь. Неподалеку от Космаса над толпой поднялся человек в крашеном солдатском кителе и начал речь:

— Правительство предателей подписало приказ о мобилизации…

Со всех сторон послышались крики: «Смерть предателям!» Они заглушали голос оратора. Но тот продолжал говорить и жестами призывал собравшихся к порядку. Наконец гул толпы немного стих. Оратор сказал, что намерения немцев и их греческих сотрудников ясны. Фашисты на всех фронтах терпят поражение. Восточный фронт уже стал могилой гитлеризма. Удары Красной Армии и бомбардировки союзнической авиации каждый день доставляют на кладбища и в госпитали тысячи вражеских солдат. Фашистское чудовище истощено, оно истекает кровью и уползает в свое логово. Ему нужны оборонительные сооружения, нужны рабочие руки. Вот в чем цель мобилизации, которую они уже сумели навязать народам в ряде оккупированных стран. Теперь они хотят навязать ее Греции.

— Но в Греции у них ничего не выйдет! Они не смогли послать ни одного грека на русский и другие фронты. Ни один грек не пойдет на строительство оборонительных сооружений. Греки воюют против фашизма! Мы первыми поднимаем знамя борьбы против принудительной мобилизации! И только победа положит конец этой борьбе. Ничто не может нас устрашить. На попытки навязать нам мобилизацию мы ответим всеобщей забастовкой, сопротивлением и партизанской войной!

Янна показала в сторону улицы Академии. Оттуда несли греческое знамя. В первый раз бело-голубое полотнище свободно развевалось на улицах города! За знаменем колыхался огромный плакат. На нем большими буквами был написан лозунг, который Спирос и его помощники печатали ночью: «Греки тысячу раз предпочтут умереть, чем пойти на службу к фашизму!»

В центре площади подняли на руки человека с рупором. Он крикнул:

— Внимание! Внимание! Все в министерство труда!

В министерстве хранились списки мобилизованных.

— В огонь!

— Поджечь министерство предателей!

Площадь зашевелилась. Зазвучали песни. В рупор снова кричали:

— Внимание! Внимание!

Передние ряды остановились, задние стали напирать на них. Началась толкотня.

— Знамя вперед! — крикнули в рупор.

Ряды расступились, и знаменосца пропустили вперед. За ним проследовали большой плакат и целое море маленьких флажков и красных полотнищ с лозунгами. Шествие двигалось вперед.

Лицо Янны горело. Она поднималась на цыпочки, стараясь охватить весь людской поток.