Костас Кодзяс - Закопчённое небо

Да и нельзя назвать Мариго главной героиней романа. Как с точки зрения самой человеческой жизни нет главных и второстепенных людей при всем неравенстве их социального и имущественного положения, так и в книге К. Кодзяса читатель не найдет главного героя. Они почти одинаковы и по значению в романе и по количеству затраченных на них страниц — и Мариго, и ее разорившийся и спившийся муж Хараламбос, и их сыновья Илиас и Никос, и дочери Клио и Элени, и их сосед — молодой рабочий-революционер Сарантис, и старый полковник Перакис, и фабрикант Маноглу, на фармацевтическом заводе которого происходят волнения рабочих. Быть может, это и создает широту картины жизни, нарисованной К. Кодзясом.

«Закопченное небо» — это книга о надеждах и иллюзиях людей, вдребезги разбитых беспощадно жестокой жизнью. Горе и беда повсюду, у всех, они, как зловещее значение, осеняют жизнь простых людей, они глубоко коренятся в том социальном порядке, который господствует в Греции. И никто из персонажей романа не может похвастаться тем, что ему повезло. Нужду, пьянство и разврат, обман и насилие, тюрьму и смерть — все несчастья людей встретит читатель на страницах книги. Но он не закроет ее с ощущением беспросветности и безысходности человеческого существования. Нет, автор ясно и недвусмысленно говорит ему о том единственном, что в этих условиях дает человеку истинное счастье и наполняет его жизнь глубоким смыслом. Это единственное — борьба за права и свободу своего народа.

Борьбу эту возглавляют и организуют коммунисты. Они идут в первых рядах борцов, всегда готовые на величайшее самопожертвование, на муки и смерть. И все лучшее, что есть в греческом народе, неизбежно прртходит к ним. Так оказываются в рядах коммунистов или бок о бок с ними честный и сердечный Никос, непримиримая, не идущая ни на какие компромиссы Элени, благородный, прямой Георгос.

В обстановке произвола властей, слежки агентов асфалии, полицейского террора борьба эта необычайно трудна и ведет большей частью в тюрьму или к гибели. Но она единственный выход для настоящего человека, и лучшие люди Греции бестрепетно вступают на этот тернистый путь. Мы видим, как гибнут осажденные солдатами молодые борцы во главе с коммунистом Сарантисом, и страницы, посвященные описанию их гибели — кульминация романа, — лишены настроения обреченности и безнадежности. Это, быть может, самые светлые страницы книги в отличие от тех, где со всей беспросветностью описан мрачный повседневный быт рабочей окраины города.

Молодость, любовь, благородство, высокие помыслы гибнут в этой неравной борьбе вместе с юными героями книги. Но гибнут они не бессмысленно, не зря. Их светлый подвиг озаряет жизнь людей, зовет на борьбу оставшихся в живых. И дело, за которое они отдали жизни, живет и развивается. Продолжает борьбу Никос, новые революционные силы зреют в рабочем коллективе фармацевтического завода. И даже люди старшего поколения, всегда стоявшие вне борьбы или бывшие ее противниками, такие, как сама Мариго Сакка или полковник Перакис, начинают понимать, что нельзя так жить дальше, и мало-помалу включаются в борьбу. С этими чувствами надежды и веры в будущее торжество правого дела на многострадальной греческой земле и закрывает читатель роман К. Кодзяса.

И хотя роман написан двенадцать лет назад, нынешняя судьба греческого народа, подпавшего под власть военной хунты, как бы осветила его новым светом. Мне кажется, прочтя его, советский читатель гораздо лучше поймет существо событий, происходящих сейчас в Греции, почувствует еще острее, что должен переживать в наши дни каждый честный грек, и ощутит всю глубину трагедии этого прекрасного и всегда дружественного нам народа.

Родина демократии — Греция оказалась сейчас страной военно-фашистской диктатуры. Переворот, совершенный хунтой «черных полковников», — это по сути первая крупная вылазка послевоенного неофашизма в Европе. Советский народ, заплативший дорогой ценой — двадцатью миллионами жизней — за победу над германским фашизмом, не может не быть глубоко озабоченным событиями в Греции и судьбой греческого народа. Широкое, душевное движение солидарности с греческими демократами, развернувшееся в нашей стране, красноречиво свидетельствует о глубоком сочувствии наших людей страдающей Греции. Книга Костаса Кодзяса — борца, коммуниста, верного сына своего народа — будет сейчас вкладом в это движение солидарности.

С. С. Смирнов

писатель, Лауреат Ленинской премии, председатель Советского комитета солидарности с греческими демократами

Было холодное январское утро 1939 года. Хараламбос Саккас собирался выйти из дому; он напялил на голову смятую кепку, поднял воротник пальто. Этому щуплому, маленькому старичку с острым носом и большим кадыком было около шестидесяти пяти лет, но от чрезмерных возлияний у него давно уже тряслись руки. В своем потрепанном балахоне длиной чуть не до пят он напоминал смешного Фасулиса, куклу, с которой любят играть ребятишки.

Он стоял посреди комнаты и, чтобы согреть руки, дышал на них, поглядывая на своего старшего сына. Втянув голову в плечи, Илиас брился перед осколком зеркала, поставленным на мраморную доску комода. От Илиаса, высокого курчавого юноши, у которого даже зимой не сходил загар с лица, шеи и рук, веяло силой и здоровьем; он был в майке, но точно не чувствовал холода, и, возможно, поэтому старик при взгляде на сына зябко поежился…

Хараламбос принялся ходить по комнате.

По правде говоря, ему больше нечего было делать дома. Он налил в стакан настойки целебной травы, выпил ее и теперь, казалось, мог бы идти.

Но его жена, Мариго, взбивавшая матрас на постели, покосилась на него, заподозрив недоброе. «Гм, опять он вытащил из кармана какие-то засаленные бумажонки, напускает на себя деловой вид. Чую, что он без гроша», — подумала она.

Поеживаясь от холода, Хараламбос с нетерпением ждал, когда жена закончит уборку. «Вот чудачка, целый час стелит кровать, любит порядок. С молодости она такая!»

Наконец Мариго взяла поднос с пустыми чашками и, бросив подозрительный взгляд на мужа, молча вышла из комнаты. Вскоре из кухни донесся шум льющейся из крана воды.

— Илиас… — Хараламбос подошел на цыпочках к сыну и осторожно притронулся к его плечу. — Будь добр, сынок…

Илиас обернулся, продолжая намыливать подбородок.

— Чего тебе?

Отец костлявой рукой погладил его по плечу.

— Не найдется ли у тебя десятки?

— Опять попрошайничаешь, отец…

— Тс-с-с! Как бы не услыхала твоя мать.

Хараламбос испуганно покосился на дверь и, отойдя от сына, встал у стены.

Он ждал и ждал, с грустью наблюдая, как Илиас намыливает кисточку; потом перевел взгляд на сросшиеся брови сына, темную родинку у него над локтем — точь-в-точь как у него самого, на том же месте.