Макс Кранихфельд - Арабская петля (Джамахирия)

— А вы чего встали? — рявкнул над самым ухом замершего, наблюдая за жутковатой погрузкой Стасера, невесть откуда взявшийся Макс. — Тащите своих туда же! Хотя нет, подожди! А ну помогай!

Склонившись к забрызганному кровью, еле дышащему водителю „девятки“ Макс, ловко ворочая безвольное тело, стянул модную куртку из тонко выделанной кожи и, не глядя, швырнул ее прямо в руки обалдевшему Стасеру.

— Твоя! А то ходишь, как обсос! Клоп, тоже сними со своего!

— Да мне размер не подойдет, — попытался отказаться Клоп. — Там два меня поместятся, если не три.

— Значит ушьешь! Или продашь и по размеру купишь! Делай, я сказал!

Еще раз окинув черного критическим взглядом, Макс обратил внимание на сверкнувшую на пальце правой руки золотую печатку.

— Опа! Это тоже в цвет! Конкретный пацан должен быть с гайкой и цепурой.

Однако печатка сидела на пальце, как влитая. Никакие усилия Макса тянувшего и так и эдак, и даже плюнувшего для смазки на распухший и посиневший от его усилий палец не помогали. В конце концов, разъяренный неудачей рукопашник с коротким ругательством отшвырнул в сторону чужую кисть и быстрым движением извлек откуда-то из недр своей куртки зоновский выкидной нож. Сухо щелкнуло, зафиксировавшись выброшенное мощной пружиной лезвие.

— Эй, ты что хочешь делать? — забеспокоился Стасер.

— Чего-чего? Видишь же, не снимается! Придется этому урюку палец отрезать, иначе ничего не выйдет!

— На хрена, Макс! Брось! Не надо!

— Чего не надо? Для тебя же, дурака, стараюсь! Знаешь, сколько такая гайка стоит? А этому и без пальца нормально будет, у него еще целых девять останется! Он еще спасибо нам сказать должен, за такой беспредел мы их вообще перемочить могли.

— Слушай, я такую гайку носить не буду! Точно тебе говорю!

— Буду — не буду! Эх и утомляете вы меня, чистоплюи, — с неподдельной усталостью в голосе выговорил Макс. — Хрен с тобой! Не хочешь, не надо! Хватай его тогда за ноги, и поволокли!

Наконец оббитые железом двери фургона захлопнулись за последним тихо постанывающим от боли, но еще не пришедшем в сознание телом.

— Арамис, Рваный! Все, везите! Потом возвращайтесь сюда же! Мы подождем!

— Куда это они их? — робко дернул Макса за рукав Клоп.

— На кладбище. В старые могилки потихоньку закопают и все, концы в воду. Да шучу я, шучу! — поторопился добавить Макс, видя, как побледнел от его слов впечатлительный первокурсник. — Ничего с твоими чучмеками не случится. Отвезут их на городскую свалку, там и выкинут. Они живучие, к утру оклемаются и как-нибудь до больницы доберутся. Зато надолго запомнят, что с нами связываться не стоит. Вы, кстати, молодцы оба. Отлично себя показали. На держи, честно заработали.

В руку Стасеру легли несколько тысячных купюр, примерно столько же получил бы работяга за месяц труда на заводе. Он смотрел на деньги и все никак не мог сообразить к чему они здесь, а когда, наконец, понял, то начал судорожно и как-то неловко пихать их обратно в широкую лопатообразную ладонь старшекурсника.

— Ты чего, не надо этого… Ты же сказал помочь надо… Мы же не за деньги…

Макс удивленно глянул на него.

— Ты чего, парень? Что менжуешься, как девка? Говорю, твои, значит — твои! Честно заработанные. Про помощь это ты правильно говоришь, хорошим людям помогать надо всегда, а плохих соответственно — наказывать. Но кто сказал, что это надо делать бесплатно? Ты что, Робин Гуд? Или ангел с крыльями? Все, пререкания отставить! Деньги взять и разделить с товарищем поровну. Считай, это твоя первая зарплата. Вы теперь по-настоящему в команде. Так что в воскресенье с вас для пацанов поляна, вот заодно и бабульки пригодятся.

Стасер, не зная как себя вести и мучительно краснея, неловко комкая купюры, беспорядочным ворохом запихал их в карман спортивных штанов. И лишь потом решился поднять глаза на окружавших его старшекурсников, таких знакомых по совместным тренировкам ребят вдруг представших перед ним какой-то совершенно другой темной и пугающей стороной. На него смотрели с одобрением и веселыми чуть покровительственными улыбками, Макс дружески хлопнул по плечу, Хруст несильно ткнул кулаком в живот, еще кто-то с криком: „Красава!“ проехался пятерней по короткому ежику волос на голове. „Ты все сделал правильно. Ты — молодец! Мы тобой гордимся!“ — явственно читалось во взглядах.

— Братва, в воскресенье желторотые проставляются за боевое крещение! Все собираемся здесь же, время доведем дополнительно. Я правильно говорю, брат? — Макс испытующе глянул ему в глаза.

Стасер вымученно кивнул, и окружающие его то ли бандиты, то ли курсанты, он уже сам запутался, одобрительно загудели.

Пыль была всюду: на руках, одежде, оружии… Скрипела на зубах, секла мелкими острыми песчинками лицо, забивалась в нос и глотку, заставляя поминутно отплевываться мерзкой густо-желтой слюной. Она билась об чуть затемненные специальные противопыльные очки, в бессильной ярости пытаясь добраться до глаз, и опадая вниз, будто мелкой въедающейся в каждую пору пудрой припорашивала лицо, делая его похожим на серую безжизненную маску с резкими шрамами морщин. Пыль и яркое, будто выгоревшее на беспощадном южном солнце небо превращали весь окружающую действительность в размытую одноцветную картинку с полным отсутствием каких-либо ярких красок с одинаковыми буро-серыми тонами для всего, что существовало в этом странном аномальном невозможном на этой планете мире. Разбитая вся в колдобинах и выбоинах шоссейка петляла по пустынной местности то, ныряя за песчаные бугры, то, проваливаясь в невесть откуда взявшиеся ямы, то, наоборот, с трудом и кряхтением взбираясь на высокие холмы. Кое-где вдоль дороги мелькали небольшие бетонные плиты, выложенные разноцветной мозаикой. С плит лукаво и добро ухмылялся чем-то неуловимо напоминающий более знакомые русскому человеку черты отца народов Сталина Саддам Хусейн, такой же всенародно любимый лидер, как и Иосиф Виссарионович. Дядюшка Садди настроил себе подобных памятников чуть ли не вдоль каждой трассы. Ну не он собственноручно, конечно, настроил, само собой сделали это его восторженные почитатели. Выглядит Хусейн очень даже мило, прямо как заботливый и все понимающий дедушка. Кое-где мозаика на портретах отколота, видны следы пулевых рикошетов. Видимо придорожная живопись нравится далеко не всем.

И снова пыль и песок, бьющие в лицо. Хаммер летит под сотню километров, на такой скорости удары мелких песчинок довольно чувствительны. Особенно, когда сняты боковые двери, и ничто не защищает сидящих внутри от порывов жаркого пустынного ветра. Это, конечно не мощный дующий в определенное время года и несущий с собой пыльные бури хамсин, но тоже вполне приличный ветерок, отнюдь не прибавляющий бодрости изнеженным европейцам. Спросите, зачем поснимали двери? Да уж не просто так! Последнее время на местных дорогах очень часто можно нарваться на выстрел из гранатомета. По иронии судьбы в российских гардов стреляют из наших же гранатометов, из РПГ-7 всех возможных модификаций, да, бывает иногда новомодными „мухами“. Дядюшка Садди закупил их в свое время просто в невероятных количествах, вот теперь хаджи и балуются. А при попадании из гранатомета по хаммеру кумулятивная струя создает внутри машины такое избыточное давление, что у экипажа просто вскипают, лопаясь порванными сосудами мозги. Снятые двери позволяют этого избежать, давления нет, и в этом случае гибнут лишь те, кто оказался непосредственно на пути струи плазмы. А бывали и вовсе фантастические случаи, когда выпущенная из РПГ граната пролетала машину насквозь, или не взорвавшись, застревала где-нибудь в спинке сиденья. Но такое, конечно, случалось лишь с явными везунчиками, поголовно рожденными в рубашках. Хаджи, тоже далеко не все такие бараны, как о них принято думать, потому быстро прочухав новую фишку, начали на пару с гранатометчиком сажать снайпера, а то и пулеметчика. Не мытьем, так катаньем… Не достанем гранатой, сшибем снайперским выстрелом. Но тут уж, как говорится, меч всегда сильнее щита, а нападать легче, чем защищаться… В принципе один хрен весьма дохлая броня хаммера держит лишь пули выпущенные с дистанции метров в триста. А хитростей, позволяющих подобраться ближе этого расстояния у хаджей в запасе хватает.