Макс Кранихфельд - Арабская петля (Джамахирия)

— Эй, зачэм опять бить хочешь, — заторопился Саламбек. — Спрашивай, что нада! Зачэм бьешь сразу?!

— О, заговорил! Надо же, а я то грешным делом подумал, что ты немой! — радостно изумился Снайпер. — Ну давай тогда побалакаем!

Стасер лишь делал вид, что ему безразлично, будет захваченный чеченец говорить, или героически примет смерть и его придется где-нибудь здесь же и прикопать, на скорую руку замаскировав место погребения. На самом деле он кровно, а точнее денежно был заинтересован в разговорчивости пленника. В этот раз и он, и Пинчер были вовсе не на служебном задании, а решали, можно сказать, свои личные вопросы. Хотя тоже как к этому относиться, кто-то может посчитать это шкурническим желанием сделать деньги на чужом горе, а лично он думал, что всякий труд, а тем более такой рискованный, как его, должен соответственно оплачиваться. Стасер вспомнил удивленное, и даже испуганное лицо сидящей перед Папой женщины. Женщина была полностью поглощена своим горем, до такой степени, что уже сжилась с ним, горе из режущей причиняющей страдания раны превратилось в часть ее личности. Она уже не могла без него жить, не воспринимала жизнь по-другому. У женщины пропал сын. Не просто пропал, неожиданно не прейдя домой ночевать, или сорвавшись с друзьями в турпоход и заблудившись в незнакомом лесу или горах.

Ее сын, рядовой Российской Армии Ермишин Дмитрий Николаевич, попал в плен к боевикам, выполняя почетную обязанность и конституционный долг каждого совершеннолетнего гражданина Российской Федерации мужского пола не нашедшего достаточно денег чтобы подкупить военкома, врачебную комиссию или ректора в дающем отсрочку институте. Учитывая дешевизну царившую в сфере принимающей взятки, а также большое количество и разнообразие ведущих к вожделенной отсрочке путей, таких как рядовой Ермишин оказалось совсем немного и были они как раз тем, не самого лучшего качества человеческим материалом, что по скудоумию, неумелости или бедности отмазаться не сумел. А потому Дмитрий Николаевич оказался в этих диких горах, где и выполнял вышеозначенный долг. Плохо ли хорошо он это делал, осталось неизвестным, известным был лишь один непреложный факт: примерно три месяца назад, рядовой Ермишин в составе охраны снабженческой колонны 231 мотострелкового полка, везшей продукты на дальний блок-пост попал в устроенную воинами ислама засаду. В результате грамотных действий последних и практически полной необученности защитников колонны федеральные силы потеряли БТР сопровождения, два бортовых „Урала“ и взвод бойцов срочников, одиннадцать из которых были найдены на месте с перерезанными глотками, а еще восемь бесследно исчезли, видимо были уведены „чехами“ в качестве носильщиков — продуктов им в руки попало достаточно много, самим переть на горбу не резон. Среди пропавших без вести числился и рядовой Ермишин. Однако в противовес остальным своим товарищам совсем бесследно он не пропал — не прошло и месяца как его уже оплакавшие сына родители получили самое обычное пришедшее по почте письмо, в котором без вести пропавший сообщал, что находится в чеченском плену, из которого будет немедленно освобожден, если родители уплатят чеченскому народу компенсацию за те беды и разрушения, что он за без малого два месяца своей службы в составе оккупационных войск успел нанести независимой Ичкерии. Компенсация выражалась в довольно скромной для таких случаев сумме в сто тысяч, разумеется, долларов, на деревянные неконвертируемые рубли восстановить все то, что умудрился разрушить рядовой Ермишин, видимо, не представлялось возможным. Ну просто монстр какой-то, ишь, сколько всего наломать успел! Для семьи, где и отец, и мать были простыми учителями в обычной средней школе, несмотря на все модные поветрия не удосужившейся даже переименоваться в гимназию такая сумма была астрономически нереальной. Даже если продать квартиру, ржавую „копейку“ и маленький бетонный гараж в не престижном гаражном кооперативе, даже если обойти всех друзей и знакомых и занять у них все их сбережения, даже если взять кредит в банке, под самые сумасшедшие проценты…

Не стоит думать, что захватившие Диму Ермишина чеченские боевики были настолько тупы и жестоки, чтобы глумиться над его несчастными родителями, требуя за освобождение сына заведомо непомерную для них сумму денег. На самом деле косвенно в выдвинутом требовании был виноват сам плененный солдат. Дима изначально выгодно отличался живостью ума и сообразительностью от серой массы своих призванных под армейские знамена сверстников, как-никак давала о себе знать общая интеллигентность семьи. Он и в институт-то не поступил не по глупости и отсутствию необходимых знаний, здесь уж родители-учителя постарались, подготовили по всем предметам, да и с медалью по окончании школы подсуетились. Завалился на экзаменах Дима скорее из-за завышенного уровня притязаний, очень уж ему хотелось учиться в престижном МГИМО, очень уж не хотел он жить теми же серыми и полуголодными буднями, что жили родители. Скромно учительствовать за нищенскую зарплату решительно не хотелось, а хотелось захватывающих приключений, экзотических стран и огромных денег. Все это обещал элитный столичный ВУЗ, вот только попасть туда оказалось не так просто, и провинциальных медалистов съехалось со всей страны, пруд пруди. Короче, срезался Дима, не набрал проходного балла, но настолько был уверен в себе, что заранее ни в какой другой ВУЗ документов не подал, а после провала в МГИМО переиграть уже не успел. И автоматически, не прошло и нескольких месяцев, превратился из просто Димы в рядового Ермишина, по военной специальности гранатометчика. Однако немалый объем знаний и подвижный, сметливый ум от этого никуда не делись.

Вот они и проявились в полной мере в плену. В первый момент, когда страшные бородатые „чехи“ окружили беспомощно замерших подле брошенного оружия солдат, он впал в ступор и ничего не ощущал кроме всепоглощающего ужаса перед этими гыркающими на своем по-волчьи рычащем языке, весело смеющимися, когда его товарищам ловко, будто предназначенным на закланье баранам, режут горло, людьми. Ему повезло, его не убили на месте — „чехам“ были нужны носильщики. А потом был длинный переход, банда спешила укрыться от преследования в непроходимых горных теснинах, шли быстро, почти бежали. Тяжело нагруженные солдаты едва выдерживали темп заданный привычными к ходьбе по горам боевиками к тому же шедшими практически налегке. Уже на третий день они начали выдыхаться, падающих от усталости пленников боевики жестоко избивали, заставляя двигаться дальше, заставляя держать темп. Когда побои не помогали и обессилевшие пацаны уже не могли подняться даже под градом болезненных ударов, их молча и деловито убивали, быстро и аккуратно перерезая горло, поклажу убитых навьючивали на остальных. До спасительного забытого богом и людьми аула расположенного высоко в горах дошли лишь трое носильщиков. Здесь банда остановилась, здесь было безопасно, федералы сюда добраться не могли, да и нечего им было делать в этом маленьком в десяток дворов селенье.