Семён Борзунов - С пером и автоматом

Время было очень тревожное. Неудачный исход наших наступательных операций в Крыму, выход вражеских войск к Сталинграду и Кавказу создали в нашей стране весьма напряженное положение. В этот критический момент в воинские части поступил приказ № 227 верховного Главнокомандующего И. В. Сталина. В нем отмечалась исключительная серьезность обстановки, сложившейся на фронтах Великой Отечественной войны: «Отступать дальше — значит погубить себя и вместе с тем и нашу Родину… Ни шагу назад!..»

И бойцы на берегу Волги стояли насмерть. В этих боях Семенов был ранен.

Летом 1943 года после госпиталя Иван Семенов попал в часть, штурмовавшую вражеские укрепления в районе Орла. В этих боях он снова показал образцы храбрости и был ранен вторично. После выздоровления его направили в танковую часть 3-й гвардейской армии. Теперь этот бывалый, обстрелянный воин командовал отделением автоматчиков.

В боях Семенов неизменно проявлял смелость и отвагу. Гвардейцы любили его за это, любили за русский широкий характер, за умение дружить по-настоящему, по-фронтовому. За время своей службы в 51-й гвардейской танковой бригаде, в мотострелковом батальоне, Иван Семенов показал себя одним из дисциплинированных бойцов, хорошо подготовленным в военном деле. Ни одна сложная операция не обходилась без его участия.

Перед тем как выйти к Днепру, подразделению автоматчиков пришлось выдержать тяжелый бой за деревню Ташань, Киевской области. Не считаясь с большими потерями, противник стремился во что бы то ни стало удержать этот населенный пункт как выгодный рубеж обороны. Именно поэтому он неоднократно контратаковал наши наступающие подразделения. И когда момент был критический, Семенов первым поднялся в атаку и увлек за собой всех автоматчиков. Гитлеровцы не выдержали дружного натиска гвардейцев и побежали, оставив на поле боя много убитых солдат и офицеров.

И вот теперь, вернувшись снова в боевой строй после ранения, он первым добровольно шел навстречу смертельной опасности.

Да, опасность была действительно велика. И хотя каждый старался об этом не думать, пытался как можно больше занять себя подготовкой к операции, мысли невольно возвращались к одному и тому же: как оно там получится? Сразу заметит их фашист или нет, насколько сильным будет вражеский огонь? А если заметит сразу, что тогда? Не возвращаться же назад? Нет! Надо решительнее грести к берегу, сильнее нажимать на весла… Но если противник быстро обнаружит их, если будет выведена из строя лодка, если… И сколько еще этих «если» возникало в сознании солдат, пока они готовили лодки, проверяли оружие, запасались патронами, гранатами, бутылками с горючей жидкостью.

Когда четверка занялась подготовкой к переправе, я подошел к командиру и попросил разрешения отправиться вместе с этой группой. Комбат улыбнулся и тихо, как бы в шутку сказал, что там еще нечего описывать да и некому будет передавать статьи в газету…

Бойцы батальона продолжали готовить подручные средства для переправы через реку вплавь: откуда-то тащили бревна и доски, наскоро сколачивали плоты, увязывая в плащ-палатки сено. Они проворно разбирали уцелевшие сараи, распиливали бревна на доски…

Мы подошли к группе гвардейцев, которые работали засучив рукава: чинили заброшенные рыбацкие лодки, вязали из бревен, досок и камыша плоты. Тем временем, укрываясь в лесном массиве, прибывали к Днепру специальные подразделения. Они подвозили понтонно-мостовое оборудование для переправы минометов, орудий и танков. Но это на будущее, на случай успеха сначала небольшой группы разведчиков, которые сейчас готовились к броску на правый берег, потом — всей мотострелковой роты, бригады и более крупных соединений.

Вокруг ни звука, ни огонька…

Только изощренный слух якута уловил какие-то подозрительные всплески. Снайпер тихо доложил об этом комбату, с которым я находился на самом берегу Днепра.

Мы прислушались. В плеске волн, гонимых студеным ветром, не различили ничего особенного.

— Товарищ комбат, прямо сюда плывет. Один. Голый.

— Выдумываешь. Дерсу Узала! — отмахнулся комбат, еще напряженнее вслушиваясь. — Ну что один, еще можно определить. А голый, в такую стужу… Что ему, жизнь надоела?!

Но тут же комбат привстал и скомандовал усатому украинцу и якуту подбежать к самой воде и присмотреться.

И только бойцы подбежали к берегу, как сразу послышался их оживленный говор. Они кого-то подзывали, подбадривали. Якут даже залез в воду по колено и, протянув руки вперед, подбадривал:

— Давай, давай сюда! Еще немножко.

Мы с комбатом тоже подбежали. Бойцы уже вытаскивали кого-то из воды.

— Боже ж мой! Лышечко! — услышали мы голос украинца. — Несчастная! Ты ж загниешь! Откуда ты?!

— Из Кыива, — ответил глухой дрожащий девичий голос. — Там усих гонять в Нимэччыну. Так я ришила: чи утоплюсь, чи доплыву до своих.

Комбат, услышав эти слова, снял с себя шинель и набросил на девушку.

— Скорее в палатку ее! — скомандовал он. — Старшина, врача! Растереть ее спиртом, согреть!

Видя, что средства переправы для нас еще не готовы, я пошел следом за отважной киевлянкой, чтобы узнать, кто она и как сумела перебраться через такую реку в непогоду.

Несколько минут спустя девушка, одетая в теплую солдатскую форму, пила чай в палатке санчасти и скороговоркой, свойственной киевлянкам, рассказывала о том, что творилось в эти дни в столице Украины.

Киев много видел и перенес на своем веку. Не одно лихолетье пришлось пережить ему. Но память древнейшего города не знает более ужасных лет, чем годы фашистской оккупации. Гитлеровцы полностью разрушили чудесную улицу Крещатик. Лишь груды железного лома да горы камня напоминали о том, что была когда-то такая улица. Но все разрушения, которые фашистские вандалы нанесли красавцу городу, бледнели перед теми бедами, какие принесли они его жителям.

Виселицами, расстрелами и грабежами ознаменовали фашисты свой приход в Киев. Вешали на каждом углу, расстреливали на каждом шагу, грабили в каждой квартире.

Они вывезли в Германию сотни эшелонов с ценным имуществом, взорвали или сожгли большинство жилых зданий и промышленных предприятий, путевое хозяйство крупнейшего железнодорожного узла.

Все это торопливо сообщила нам, группе советских воинов, продрогшая девушка, только что совершившая беспримерный подвиг.

Фашисты пытаются угнать в рабство все оставшееся население Киева. Они вылавливают жителей, используя специально дрессированных собак. Киевляне всячески спасаются от облав: прячутся в канализационных и водосточных колодцах, замуровывают друг друга в подвалах домов.

Во время облав в Киеве было много случаев самоубийства. Профессор Лозинский, услышав, что в его квартиру входят жандармы, принял яд, а затем отравились его жена и дочь.