Вальтер Флегель - Ничейной земли не бывает

Раньше, находясь в обществе Кинцеля, Шанц старался избавиться от нахлынувших на него мыслей, а сейчас, оставшись в одиночестве, он не мог не думать об этом. Да он и не пытался отгонять тяжелые думы, из этого все равно ничего не получилось бы, поэтому он снова предался воспоминаниям, сомневаясь в правильности своих поступков я обвиняя себя в том, что его сын вырос таким. Он не собирался оправдываться, что был очень занят по службе, вносил свой скромный вклад в дело укрепления армии и, следовательно, в дело усиления могущества страны. Не мог он и упрекать в чем-либо людей, с которыми постоянно работал, отдавая всего себя их обучению и воспитанию. Ну а если уж случилось так, что кто-то из его детей выбился из колеи, то первыми, кто вправе критиковать и судить его, являются те, кого он воспитывал, обделив вниманием собственных детей. Стефан — его сын, и, следовательно, никто не снимет с него ответственность за его воспитание.

Шанц оперся на локти. Порыв холодного ветра пронизал его. Он вспомнил, как однажды, будучи совсем маленьким, сказал матери: «Мама, я голоден», а она ответила ему: «Проглоти щепоточку соли, и тогда ты захочешь не есть, а пить!» А ведь и по сей день есть люди, которые на совершенно серьезные вопросы отвечают подобным образом. Не перевелись еще и такие, кто пытается накормить голодных выпуском поваренных книг в ярких обложках.

Когда Шанц ехал в полк, у него вдруг возникло желание заглянуть хотя бы ненадолго в поселок, но он тут же отогнал от себя эту мысль. А теперь это желание появилось у него снова. Он хорошо понимал, что никто и словом не упрекнул бы его, если бы он рано утром заскочил на несколько минут домой. Однако ехать туда сейчас, ночью, когда все уже улеглись спать?.. Зачем беспокоить близких? Ведь его неожиданный приезд, наверное, их перепугает.

«Да и как я поеду, если времени у меня в обрез. Я даже со Стефаном не смогу поговорить. Да и чего стоят эти разговоры. И вообще, какая от них польза?..»

Шанц довольно часто задавал себе подобные вопросы — иногда на лекциях, которые читал, а порой на беседах с солдатами. Слушали ли они его? Вдумывались в его слова? Не размышляли ли в это время о своем?

Со временем он понял, что отличные и хорошие результаты в боевой подготовке, которых добиваются солдаты, не всегда есть следствие их политической сознательности. Все это означало, что в повседневной кропотливой работе офицеру-политработнику подчас не хватает реальной масштабности и необходимого опыта работы с людьми.

Шанц прислушался к завыванию пронизывающего ветра и почувствовал сквозь шинель и брюки, какая холодная земля, на которой он сидел. Однако он все же не встал, чтобы не вспугнуть воспоминания, снова нахлынувшие на него. Он вспомнил многих солдат, с которыми ему приходилось встречаться. Закрыв глаза, он даже попытался представить себе их лица, вспомнить, чем они отличались друг от друга. Но сделать это ему не удалось: перед его мысленным взором проходили самые обыкновенные солдатские лица в фуражках и в касках, очень похожие, почти одинаковые. Однако полковник Шанц забыл не всех своих солдат. Кое-кого из них он хорошо запомнил в лицо и, несмотря на то, что со времени их службы прошли долгие годы, узнал бы даже среди огромной толпы. Судя по всему, это были люди, которые за время службы как-то проявили себя, показали свой характер. К их числу можно было бы отнести и тех солдат, с которыми Шанцу в армейских условиях или в гражданской жизни приходилось встречаться позже.

И вдруг Шанц испугался: а что, если и его сын Стефан, оказавшись однажды среди безликой толпы, пройдет мимо него и они не узнают друг друга?

В офицерскую палатку Шанц так и не вернулся, а направился к солдатам. Он хотел сейчас быть вместе с ними, чтобы разделить все тяготы нелегкой солдатской службы. Ему хотелось жить их мыслями, мечтать о том, о чем мечтали они, ведь в настоящий момент они были лишены и увольнительной в город, и кружки пива, и свидания. Ему хотелось вместе с ними рыть ночью окоп и чертыхаться при этом, как они. Более того, ему хотелось стать на сегодняшнюю ночь простым солдатом, так как он хорошо усвоил, что тяжелая работа является лучшим лекарством от сомнений и тягостных дум.

Чем выше на холм поднимался полковник Шанц, тем отчетливее становились слышны команды, отдаваемые командирами, обрывки скупых разговоров и шум мотора траншеекопателя, лязг ковша о землю и дробный стук лопат.

Лоре Вернер стояла в кухне своей сестры и смотрела в окно. Пламя горелки, на которой она варила кофе, отбрасывало скупой свет на стену.

Женщины, оставшиеся в комнате, заметно оживились, как только фрау Вернер вышла, и заговорили громче, более того, они даже начали смеяться. Правда, с тех пор как Лоре здесь, они засмеялись в первый раз. И ей вдруг захотелось оказаться в собственной квартире, вот так же подойти к окну. Там она была бы совсем одна, и не нужно было бы обращать никакого внимания на других. С женщинами, присутствующими здесь, Лоре не нашла общего языка… Но она нисколько не упрекала их. Только дети умели вести себя с чужими людьми просто и естественно. Вот у сестры трое детишек, все очень живые, шумные, ежеминутно задающие тысячу всевозможных вопросов, готовые в любой момент на какую-нибудь проказу. В их обществе Лоре иногда даже забывает о Катрин.

Чтобы лучше видеть погрузившуюся во мрак улицу, Лоре плотнее прижалась лбом к оконному стеклу. На улице было пусто, все, казалось, застыло в неподвижности, кроме сосен, раскачивавшихся под сильным ветром. Где-то громко стучала о стену незапертая дверь сарая. В большинстве домов свет уже погасили. Когда мужчины уезжали на многодневные учения, военный городок казался вымершим.

Фрау Вернер думала о муже. Мысленным взором она видела, как он уходил из дома, засунув руки поглубже в карманы шинели, прижав локти к туловищу. Ей же хотелось увидеть его не уходящим, а возвращающимся домой. Она столько раз мечтала о том, как сядет у окна и будет ждать его возвращения! Но всегда выходило так, что он приезжал, когда ее не было дома или когда она уже спала. Однако теперь она готова была сидеть у окна даже ночью, лишь бы увидеть, как Конрад подъедет к дому. Для Лоре муж сейчас был единственным человеком на свете, способным утешить ее.

Ей казалось, что муж вернется в ближайшие дни. Она уже представляла, как Конрад подъедет к дому, как она обнимет его на пороге комнаты, услышит его голос, почувствует губы на своей шее. Восемь дней и ночей Конрада не было дома, и все это время он находился в самом центре событий и нес за них огромную ответственность. А когда он возвращался, Лоре, по обыкновению, клала ему руку на затылок и ласково гладила по голове, отчего, как он утверждает, у него сразу спадало нервное напряжение, по крайней мере до утра, когда снова нужно было идти на службу.