Андрей Серба - Тихий городок

— Пан сотник Щур пустил ракету, и мы врезали по Советам изо всех стволов. Казаков, что шли через низину, скосили в миг. Правда, они успели три ближайших к ним пулемета гранатами забросать… Крепко досталось и вражьей группе, что первой низину пересекла: то место у нас також заранее пристреляно было… И если бы не казаки, что охватили низину с боков… — Боясь, что наговорит лишнего, гонец смолк. Потом выпалил: — Зрада, друже сотник, продали нас.

— Теперь можно о зраде, — разрешил Хрын.

— Уцелевшие казаки заняли оборону, началась перестрелка. Все, как обычно: они — в нас, мы — в них, каждый стремится оказаться повыше над противником. Поначалу бой складывался в нашу пользу, а потом нам в спину ударили казаки из Крышталевичей. Незаметно подкрались почти вплотную, смели огнем и гранатами наши пулеметы на скалах и пошли в штыки. А промеж тех казаков была наша чета с самим четовым Догурой!.. Вместе с казаками боевики Догуры ходили в атаки и стреляли в нас. Зрада, подлая зрада! Как тут можно было устоять? Вот почему пан сотник Рудый просит подмоги.

— Может, сами справитесь? — спросил Хрын. — Разбить казаков — одно, а уйти от них — другое.

Гонец отрицательно затряс головой.

— Какое уйти? Сотник Щур убит, Рудый ранен, в строю осталось всего восемьдесят боевиков. Вся надежда на твою подмогу, друже сотник, — умоляюще глянул гонец на Хрына.

— Иди отдохни, — проговорил Шершень. — А сотнику Рудому мы поможем, обязательно поможем. — Когда гонец заковылял от навеса, он спросил у Хрына: — Сам пойдешь с сотней или останешься при мне?

— Пойдешь? Куда? — насмешливо посмотрел Хрын на Шершня. — Уж не к Рудому ли?

— К нему. Или хочешь позволить Советам добить его?

— Позволить? К сожалению, моего позволения им на это не требуется. Четовой Догура свое подлое дело сделал умеючи, и на сотнях Щура и Рудого можно ставить крест.

Шершень, сдерживая себя, сцепил зубы. Проклятый Догура! Хрын фактом перехода четового к Советам может объяснить неудачу операции. Какие доводы он, Шершень, сможет привести в свое оправдание? Никаких… Значит, не нужно обострять отношений с сотником. Черт с ними, Рудым и его боевиками. Собственная шкура куда дороже.

— Неужто дело Рудого так плохо? — беря себя в руки, спокойно спросил Шершень. — Восемьдесят человек при пяти станкачах могут продержаться долго.

— Могут, но не в их ситуации. Казаки уничтожили три пулемета и нарушили систему огня, значит, в низине образовались непростреливаемые участки. А казаки вояки опытные, обнаружить эти «мертвые» зоны для них труда не составит. Обнаружат хоть одну — всем пулеметам конец.

— Пулеметчики могут сменить позиции.

— Конечно… на могилу. Поверь моим словам, друже, и давай забудем о Щуре и Рудом. Тем более, что у нас имеется действительно важное и неотложное дело — спасать сотни Бира и Стаха.

— Спасать? От кого или чего?

— Этого не скажу, поскольку точно и сам не знаю. Однако чую, что хлопцев Бира и Стаха скоро может постигнуть та же участь, что боевиков Щура и Рудого. Помнишь, я говорил, что Советы вряд ли сунутся в лес просто так, на авось, а наверняка постараются подготовить нам какую-нибудь ловушку?

— Помню. Но разве не угодили в ловушку Щур и Рудой? Может, на измену Догуры, который запродался Советам еще до боя, казаки и делали свою ставку?

— Нет. Откуда они могли знать, какой план боя мы примем и что именно Догуру выставим на прикрытие своей засады. Действуй чета Догуры в составе сотни, его переход к Советам был бы невозможен. Уверен, что Догура — это лишь счастливая для Советов случайность, а не заранее подготовленный в их операции козырь.

— Существует ли этот козырь вообще? — усомнился Шершень. — Когда они собираются использовать его? Уж не стращаем ли мы сами себя придуманной угрозой?

— Не думаю. Козырь Советов должен сыграть в самый ответственный момент боя, а он покуда не наступил. Что происходит у базы Бира? Сотня Стаха смяла один из обложивших базу вражьих заслонов, соединилась с хлопцами Бира и вкупе с ними ведет бой с казаками. Ничего опасного ни для нас, ни для них… Каковы дела в низине? Наша засада не удалась, обе стороны понесли ощутимые потери, бой продолжается. Однако его исход не решен окончательно ни в одном месте… Советы сейчас ждут, когда мы введем в дело наш резерв, мою сотню. Где это случится — у базы Бира или в низине — там и будет решаться судьба их операции. Там они и преподнесут нам свой сюрприз. И никак не раньше.

— Выходит, нужно как можно дольше не вводить в бой наш резерв? А сделать это лишь после того, как Советы раскроют свои козыри?

— Так нужно сделать, но уже нельзя. Бира и Стаха мы можем спасти, покуда держатся хлопцы Рудого и силы казаков разъединены. Мы должны поспеть к базе Бира раньше, чем там окажутся казаки из низины. В путь нужно выступать немедля! Жду приказа, друже надрайонный проводник.

Шершень раздумывал недолго. Конечно, лично для него было бы предпочтительнее спасти не сотни Бира и Стаха, а уцелевших в низине боевиков Щура и Рудого: тогда результат измены четового Догуры выглядел бы не столь устрашающе. Но вдруг Хрын прав, и судьба обороняющихся в низине боевиков уже предрешена? В этом случае обстановка действительно диктует одно: пока не поздно, спешить на помощь Биру и Стаху.

— Командуй выступление, сотник…

Назначив в головной дозор трех лучших разведчиков, Хрын приказал им вести сотню к базе Бира кратчайшей дорогой. Хорошо отдохнувшие боевики были полны сил, шли налегке — только оружие, боеприпасы и ничего лишнего. Поэтому сотня двигалась довольно быстро. Они оставили за спиной уже добрую половину пути, когда слуха Хрына достигло шепотом передаваемое по цепочке:

— Сотника к дозорным.

— Я с тобой, — сказал Хрыну сразу насторожившийся Шершень, понимая, что подобное приглашение должно быть вызвано какой-то неприятностью или непредвиденными обстоятельствами.

Дозорные поджидали Хрына у невысокого, метра три — три с половиной скального выступа, нависшего над узенькой горной тропкой, по которой спешила сотня. Старший из дозорных, не говоря ни слова, подвел Хрына к оконечности выступа, указал глазами на трухлявый пень, торчащий на склоне горы рядом с выступом. Пень как пень: неровный верхний край, начавшая гнить сердцевина, мох с северной стороны, узловатые корневища, наполовину вылезшие из земли. Чем он мог привлечь внимание дозора? Может, двумя извилистыми светловатыми линиями, что тянулись от середины пня до самого верха и не гармонировали по цвету с его грязновато-бурым окрасом? Наверное, так оно и есть, потому что сколько Хрын ни всматривался в пень, ничего подозрительного в нем он больше не замечал. На всякий случай он провел по одной из линий пальцем, ковырнул ее поверхность ногтем и с недоумением посмотрел на дозорного.