Андрей Серба - Тихий городок

Стоявший у окна был среднего роста, плотен, на вид ему можно было дать лет сорок — сорок пять. Крупная голова, широкое с резко очерченными скулами лицо… Коротко стриженные волосы, светлые, с опущенными концами усы… Во взгляде ни враждебности, ни высокомерия, ни той показной, с оттенком пренебрежения к окружающим невозмутимости, когда людишки с мелкой, тщеславной душонкой хотят подчеркнуть свою значимость. Так вот ты какой, чекист сорок четвертого года.

Застывший у двери бывший белогвардейский генерал был высок, сухощав, чуть сутуловат. Кадровый военный, отдавший всю жизнь армии, он и сейчас не утратил былой выправки и офицерского щегольства в одежде. Мундир, сшитый два с половиной десятка лет тому назад, и теперь сидел на нем как влитой. Седые, зачесанные назад волосы, гладко выбритые щеки и подбородок, длинные усы с пышными подусниками… Под глазами мешки, кожа на лице дрябловата, на лбу даже сквозь загар просвечивает старческая желтизна… Парадная форма генерал-лейтенанта русской армии, на груди добрый десяток наград. Что ж, для своих шестидесяти пяти лет бывший командир корпуса Добровольческой армии сохранился весьма неплохо. Однако куда важнее, что у него после четверти века эмиграции творится в душе…

Хозяин кабинета первым нарушил молчание.

— Добрый день, Николай Николаевич. Позвольте представиться: подполковник военной контрразведки Шевчук. Сразу прошу прощения за то, что мне придется отнять у вас несколько минут времени.

— Здравствуйте, господин подполковник, — склонил голову в полупоклоне Николай Николаевич. — Благодарю за любезное начало допроса, но можете не утруждать себя ненужными извинениями. Я прекрасно знаю, где нахожусь и что меня ожидает.

— Думаю, что это не совсем так, — усмехнулся Шевчук. — И чтобы сразу положить конец всяким недоразумениям, скажу следующее. Да, вы бывший белогвардейский генерал и когда-то сражались против Советской власти с оружием в руках. Мы этого не забыли… Но знаем и то, что с двадцатого года вы отошли от антисоветской борьбы, не состояли ни в одной эмигрантской организации, чья деятельность была направлена против СССР, и выступали против союза бывших белогвардейских офицеров с напавшей на Советскую Россию Германией. Как видите, мы знаем о вас не только плохое.

Подполковник отошел от окна, приблизился к Николаю Николаевичу. Указал ему на большое мягкое кресло у придвинутого к стене журнального столика. Как определил бывший генерал, в кабинете полностью сохранилась обстановка, существовавшая при его старых хозяевах.

— Присаживайтесь.

— Благодарю, однако вначале хотел бы выслушать ваши рассуждения обо мне до конца. Признаюсь, они весьма занимательны.

— Вы перестали быть нашим врагом. За прошлое Советская власть не мстит, тем более что вы всегда были честным офицером. За время службы у белых вы не запятнали свое имя ни расправами над пленными, ни злодеяниями против мирного населения. Поэтому Советская Россия видит в вас не своего противника, а обыкновенного гражданина Польской республики русского происхождения. И сейчас вы не арестованы, не «доставлены» ко мне, как выразился только что покинувший нас сотрудник, а приглашены для разговора.

Шевчук сделал паузу. Наклонился над столом, передвинул от края ближе к середине большой чернильный прибор, качнул вверх-вниз массивное мраморное пресс-папье. День подполковника был расписан буквально по минутам, неотложной работы по горло, и все-таки он счел нужным дать сейчас Дубову какое-то время для размышлений. Судя по имеющимся у Шевчука данным, Николай Николаевич — человек умный, лишенный страха, не признающий компромиссов с совестью. По крайней мере, таким он был четверть века назад. А теперь?

«…Приглашены для разговора…» Шевчук недаром закончил свою речь этой фразой. Обычно человек лучше всего запоминает последние слова собеседника и чаще всего реагирует именно на них. В данном случае подполковник сознательно вложил в свою заключительную фразу самую важную для бывшего генерала информацию: «вы не арестованы». Как отнесся он к этому известию?

Шевчук поднял голову. Бывший генерал продолжал стоять у двери в прежней позе, его лицо оставалось таким же непроницаемым, как и в начале разговора.

— Разрешите воспользоваться вашей любезностью и сесть? — спросил он, почувствовав на себе взгляд Шевчука.

— Конечно.

Николай Николаевич сел в указанное ему ранее кресло, снял с головы фуражку, положил на колени. Не спеша вытер носовым платком шею, залысины на лбу и только после этого посмотрел на собеседника.

— Господин подполковник, я не думаю, чтобы у вас было лишнее время. Ну а в моем возрасте вообще дорожат каждой минутой. Так что давайте приступим к делу, из-за которого я понадобился вашему ведомству. Итак, чем вы интересуетесь?

— Вопрос один. Но прежде чем его задать, прошу вас хорошенько подумать. И если по каким-либо причинам вы решите утаить от меня правду, лучше не отвечайте вовсе. Договорились?

— Задавайте свой вопрос.

Шевчук открыл верхний ящик стола, достал оттуда несколько фотографий. Подошел к Дубову и опустился в кресло по другую сторону журнального столика. Сложив фотографии веером, положил их перед Николаем Николаевичем.

— Здесь снимки пяти разных мужчин. Возможно, среди них вы увидите своих знакомых. В таком случае просил бы рассказать мне о них и припомнить, когда и при каких обстоятельствах вы в последний раз с ними встречались.

Дубов взял веер из фотографий в левую руку, двумя пальцами правой вытащил из него одну. Поднес ее почти к глазам и какое-то время пристально всматривался в изображение. Затем осторожно положил снимок на стол и вытащил из веера новый. Вот на столе очутилась последняя фотография. Николай Николаевич аккуратно сложил снимки в стопку и придвинул ее к Шевчуку. Откинулся на спинку кресла, устало провел ладонью по глазам.

— Господин подполковник, почему вы решили, что я захочу оказывать помощь вашему ведомству? В конкретном случае вам?

— Уверенность в том, что вы не считаете сейчас Советскую власть своим врагом.

— Не слишком ли смелое заключение?

— Почему же? Человек, и по сей день верящий в правоту «белого дела», никогда не будет ждать прихода Красной Армии. Тем более, что у вас имелась реальная возможность покинуть город задолго до нашего прихода. И потом, русский генерал ни за что не станет встречать вражеские войска в парадной форме и отдавать честь их знамени… Вы же сделали это. А такие поступки не бывают случайными. Если я в чем-то ошибаюсь, поправьте меня.

— Нет, вы правы. Я действительно мог бы сейчас находиться далеко от этих мест. К примеру, в Чехословакии или Австрии… И не поступил так по той единственной причине, о которой вы упомянули: с некоторых пор я перестал считать Красную Армию своим врагом. Больше того, я стал симпатизировать ей. Забавно, не правда ли?