Константин Симонов - Дни и ночи

В эту минуту, приподняв плащ-палатку, в блиндаж вошла Аня.

– Здравствуйте, товарищ старший политрук, – сказала она.

Ванин поднялся ей навстречу.

– А где капитан Сабуров? – спросила Аня.

– Ушел в роту, скоро вернется.

– Разрешите обратиться к вам?

– Пожалуйста.

– Назначенная в ваш батальон военфельдшер Клименко по месту назначения явилась, – доложила Аня. Потом, опустив руку, спросила: – А Алексей Иванович скоро будет?

– Скоро.

– Хочу его поскорее увидеть.

– Сочувствую вам, – улыбнулся Ванин. – Он скоро будет. Садитесь.

Они сели и с минуту молчали.

– Не смотрите на меня так. Я никого не просила об этом.

– Знаю.

– И он не просил.

– Знаю. Я просил.

– Вы?

– Я. И прекрасно, что это вышло, что вы здесь. Мы тут с Алексеем Ивановичем часто спорили. Мы с ним очень разные люди. Но как бы вам это объяснить… Стойте, вы же меня давно знаете, – вдруг прервал себя Ванин.

– Конечно, товарищ Ванин, – сказала Аня. – Кто же из сталинградских комсомольцев вас не знает?

– Когда мы тут встретились с Сабуровым, то поспорили из-за зеленых насаждений. Помните, мы все тут зелеными насаждениями увлекались. Он мне доказывал, что, предвидя войну, мы поменьше должны были заниматься этим и побольше многим другим. И я с ним, в общем, даже согласился. Но вы помните, с каким увлечением мы это делали, как это было хорошо!

– Помню, – сказала Аня.

– Это же было счастье, – сказал Ванин убежденно, – самое настоящее счастье. Мне всегда хотелось, чтобы у всех было счастье, и все, что я делал, я делал для этого. Иногда ненужные мероприятия проводил – для этого, лишние директивы писал – все равно для этого. Так я, по крайней мере, всегда считал.

Хотя Ванин говорил путано и сбиваясь, но Аня понимала, что он говорит о том, что мучило его все это время.

– А вот сейчас, – продолжал Ванин, – хотя мне всегда казалось, что я все делал правильно и для счастья людей, сейчас я все-таки чувствую, что, наверное, прав Сабуров: может быть, меньше нужно было зеленых насаждений, меньше вольных движений на физкультурных парадах, меньше красивых слов и речей, – больше надо было топать с винтовками и учиться стрелять. Но я же тогда так не думал, что же я теперь, задним числом, здесь, на берегу Волги, так считаю. Вы понимаете меня?

Ванин откинул падавшие на лоб волосы, и Аня вспомнила давнее комсомольское собрание, где Ванин выступал с трибуны, горячился вот так же, как сейчас, и так же откидывал со лба назад мешавшие ему пряди. Не все, что Ванин говорил сейчас, ей было понятно; то, что он говорил, наверно, было лишь продолжением его споров с Сабуровым, но она понимала главное, что перед ней сидит очень хороший и очень добрый человек.

– Да… – снова прервал себя Ванин. – Вот и я говорю: особенно рад я, что вы будете с Алексеем Ивановичем вместе, когда кругом происходит все такое, черт его знает, страшное или нестрашное, но, в общем, трудное для человека. Хорошо, когда вместе… Вы что, прямо с вещами?

Аня улыбнулась:

– Вот вещи.

Она показала на большую, набитую до отказа санитарную сумку.

– А еще?

– А еще – все, – сказала Аня.

Она сняла шинель и присела к столу.

– А все-таки мы зеленые насаждения опять тут устроим, – сказал Ванин. – Как были, так и будут.

– Конечно, – сказала Аня, невольно вспомнив тот Сталинград, через который она шла сюда сегодня.

Масленников пошевелился под шинелью, потом быстро сел на койке, нащупал сапоги, надел их на босу ногу, встал и подошел к Ане поздороваться.

– Вот и вы, – сказал он.

Ане было приятно, что он сказал так, как будто здесь давно ждали ее.

– Кушать хотите?

Аня отрицательно покачала головой.

– Спать хотите?

Аня покачала головой.

– Ничего не хочу, – ответила она. – Я рада вас видеть.

– Завтра у нас, наверное, будет тихо, – произнес Масленников, то ли чтобы успокоить ее, то ли чтобы просто продолжить разговор.

– Моя старая комсомолка, – заметил Ванин. – «Друзья встречаются вновь», – кажется, была такая картина?

– Была, – сказала Аня.

– Давно не видел кино. Тут «Правду» получили как-то, смотрел в ней список картин в московских кинотеатрах. Даже «Три мушкетера» там идут.

– Я видела «Три мушкетера», – сказала Аня, – когда совсем маленькая была.

– С Дугласом Фербенксом? – спросил Масленников.

– Да.

– Говорят, теперь другие артисты играют. Дуглас Фербенкс умер.

– Неужели? – удивилась Аня.

– Умер, давно умер. И Мэри Пикфорд умерла.

– Неужели и Мэри Пикфорд? – спросила Аня с таким огорчением, как будто это было самое печальное событие из всех, происшедших в Сталинграде за последний месяц.

– Умерла, – жестко сказал Масленников.

Собственно говоря, он не знал, умерла или жива Мэри Пикфорд, но, раз заговорили на эту тему, хотел поразить слушателей своей осведомленностью.

– А Бестер Кейтон? – с тревогой спросила Аня.

– Умер.

Ванин рассмеялся.

– Что смеешься?

– Говоришь о них, как будто пишешь сводку потерь за последние сутки.

– Очень хороший был артист, – сказала Аня.

Ей было грустно, что Бестер Кейтон умер. Она вспомнила его длинную, печальную, никогда не улыбавшуюся физиономию, и ей стало жаль, что умер именно он.

– Не умер он, – сказал Ванин, посмотрев на Аню.

– Нет, умер, – горячо возразил Масленников.

– Ну ладно, пусть умер, – согласился Ванин, вспомнив о смешной стороне этого спора здесь, в Сталинграде. – Я пойду проверю посты, – добавил он, надевая шинель и этим тоже давая понять, что разговор окончен и в конце концов не так уж важно, умер или жив Бестер Кейтон.

– Там капитан уже обходит, – сказал Масленников.

– Он, может быть, в роте где-нибудь задержался, а мне все равно надо проверить…

Ванин вышел из блиндажа.

– А вы все-таки прилягте, – предложил Масленников, – Мы вам тут в углу завтра койку сколотим, а пока на моей ложитесь.

Ане не хотелось ложиться, но она не стала спорить и, стянув сапоги, прилегла на койке, плотно, до самой шеи накрывшись шинелью.

– Послушала вас, а спать не хочется, – улыбнулась Аня. – Рассказывайте, как вы здесь живете.

– Прекрасно, – ответил Масленников таким тоном, словно перед ним была не Аня, а прибывшая из Читы делегация с подарками. Потом, спохватившись, что это же была Аня, которая не хуже его знает, что здесь происходит, добавил: – Сегодня все атаки отбили. Капитан прекрасно выглядит. Мы за него тут беспокоились.

– Я тоже, – сказала Аня.

– Но его даже не поцарапало. Генерал сказал, что представил его к ордену Ленина за то, что два раза ходил к Ремизову ночью. Но что же еще? По случаю встречи выпили немного за победу. А я, про себя, и за вас выпил.

– Спасибо.

– Я очень рад, что вы здесь, – продолжал Масленников. – Знаете ли, когда все мужчины да мужчины, как-то грубеешь в этой обстановке. – Он почувствовал, что фраза у него вышла нарочито мужская, и залился румянцем. – Может, закурить хотите?