Эммануил Казакевич - Весна на Одере

— Что везешь? — хрипло спросил один из них по-немецки, на таком типичном швабском диалекте, что Винкель даже вздрогнул от неожиданности. Он сразу понял, что имеет дело с переодетыми в штатское немецкими солдатами, которые пробираются из русского окружения к своим. Хотя он не имел никакого права разоблачать себя, но при виде соотечественников его охватила такая жгучая радость, что он решился пренебречь конспирацией и воскликнул:

— Я тоже немец!

Не ответив ни слова, один из них ткнул его кулаком в грудь, а другой отпихнул от тачки. Они начали рыться в вещах, хватая то одно, то другое и все время оглядываясь на дорогу. Наконец они нащупали продукты.

— Что вы делаете? — забормотал Винкель. — Я немец… Я из Данцига… Я обер-лейтенант… Мы все… Я… тоже пробираюсь…

Они молча покатили тачку и скрылись с ней в лесу. Винкель встал и, хромая, побрел по дороге. Как ни странно, но без тачки ему труднее было идти: она придавала какой-то смысл его ходьбе, толкание тачки казалось неким важным делом, оно отвлекало от тяжких мыслей. Винкель вздыхал и чуть не плакал от досады.

В одной деревне — это было уже утром — он набрел на группу русских солдат, видимо связистов, которые варили на костре кашу. Он постоял невдалеке от них, они его подозвали, и один, чуть заметно улыбнувшись, спросил:

— Что, озяб? Ты кто такой будешь?

— Поляк, — ответил чуть слышно Винкель. — Владислав Валевский из Варшавы.

— А чем ты занимаешься? — спросил другой. — Рабочий, крестьянин или из интеллигенции?

Винкель, вспомнив про серп и молот, не решился назвать себя агентом по продаже недвижимости: он понимал, что для коммунистов причастность к «недвижимости» — неважная рекомендация.

— Малярж, [7] Художник. — ответил Винкель и для лучшего разумения помотал правой рукой в воздухе, словно водил кистью.

— Маляр! — обрадовался третий солдат, высокий и сильный человек с льняными волосами.

Все называли его «товарищ старшина», и он, по-видимому, был здесь главный.

— Слышите, ребята? Маляр, оказывается. Кушать не хочешь, маляр? Садись!

Винкель уселся и начал уплетать горячую кашу с мясом.

— У меня дядька маляр. Знаменитый мастер! В Вологде живет. Слышал про такой город — Вологду?

— Нет, — ответил Винкель.

— Вот еще! — шутливо обиделся старшина. — Про Вологду не слышал! Ну, теперь будешь знать! За-а-мечательный город! Не забудь, смотри! Вам русские города знать нужно, поскольку мы-то из этих городов к вам на выручку пришли… У вас всё Берлин, Париж да Лондон… Про эти, небось, знаешь?

— Так, — сказал Винкель.

— Вот именно, — продолжал словоохотливый старшина. — А теперь будете знать Кострому, Вологду… вот так!

— Кострому, Волёгду, — повторил Винкель.

Все рассмеялись.

— А куда ты идешь? — спросил один из солдат. Винкель объяснил, что идет к сестре, в Быдгощ, у нее там семья, квартира, а у него дом разрушен, семья убита во время бомбежки…

— Бездомный, — покачал головой один солдат, до сих пор молчавший. Сколько их теперь, бездомных-то!..

Винкель поднялся, снял шляпу, поклонился русским и побрел дальше.

К вечеру он пришел в Шубин.

Авторемонтная мастерская, несмотря на позднее время, работала. В большом кирпичном здании гудели моторы. Входили и выходили польские рабочие и русские солдаты: видимо, мастерская ремонтировала советские военные машины.

Увидев солдат, Винкель не осмелился зайти в мастерскую.

Он сел в темном дворе на кучу кирпича и стал ждать. Вскоре моторы затихли, и из освещенного квадрата двери начали выходить один за другим рабочие. Винкель пристально вглядывался в каждого из них, боясь пропустить Ханне. Наконец он увидел одетого в комбинезон долговязого парня и узнал его голос. Ханне с кем-то оживленно разговаривал. У Винкеля забилось сердце, словно он увидел близкого друга, хотя с Ханне был еле знаком.

Винкель пошел вслед за ним, нагнал его и дрожащим голосом произнес:

— Ханне…

Ханне остановился, как вкопанный.

— Кто вы? — прошептал он по-немецки.

Винкель назвал себя.

Они молча зашагали по темной улице.

— Вот здесь, — сказал Ханне, направляясь к воротам двухэтажного дома.

Молчание Ханне вдруг испугало Винкеля. После встречи с тремя соотечественниками в роще у дороги его уверенность в немецкой солидарности изрядно поколебалась.

Ханне вскоре остановился у какой-то двери, отпер ее своим ключом, и они вошли. Винкелю прежде всего бросился в глаза лежавший на стуле рюкзак, до отказа набитый вещами.

Ханне присел на койку и спросил:

— Итак?…

Винкель пристально смотрел в лицо Ханне, оценивая и изучая его. Что можно сказать этому человеку и чего нельзя? Не лучше ли начистоту выложить все, о чем Винкель думал, и просить совета? Нет, Винкель боялся, даже при нынешней обстановке он боялся сказать правду.

Ханне в свою очередь внимательно следил за Винкелем. Зачем прибыл обер-лейтенант? Кто его прислал? Проверять, что ли, приехал? Ханне твердо решил уйти из Шубина на восток и покончить со своей службой. Неужели начальство пронюхало об этом? Он тревожно покосился на приготовленный в дорогу рюкзак.

Винкель перехватил этот взгляд и спросил как можно более спокойно:

— Собираетесь уходить, Ханне?

«Узнали, сволочи! — подумал лейтенант. — Сейчас он спросит, где рация…» Рацию Ханне по частям побросал ночью в колодец сразу же после прихода русских.

— Никуда я не ухожу, — ответил он вызывающе. — Почему вы думаете, что я ухожу?… — он пробормотал злобно: — Не всякий способен на дезертирство…

Они испытующе глядели друг на друга. «Знают ли они, куда я отправляюсь?» — думал Ханне, с ненавистью наблюдая за Винкелем. «Что он сболтнул насчет дезертирства?» — с испугом подумал Винкель.

— Сейчас дезертировать, — быстро сказал Винкель, — втройне позорно… Отчизна в опасности… Враги со всех сторон. Теперь нам нужно поддерживать фюрера так, как никогда раньше.

«Сволочь полицейская», — думал Ханне. Он сказал:

— Лично я не сомневаюсь в победе. Временные неудачи не могут нас сломить.

«Дубина и эсэсовский подонок! — думал Винкель. — Чего доброго, еще запоет „Хорста Весселя“…» Винкель сказал:

— Ну, вот и прекрасно… Где ваша рация?

Они с отвращением и страхом смотрели друг на друга исподлобья. Наконец Ханне сказал весьма независимым тоном:

— Она в другом помещении… Сейчас я вам дам чего-нибудь поесть. Вы, вероятно, голодны.

«Что делать? Куда идти? — думал Винкель. — И зачем я приплелся к этому глупому и тупому служаке, который даже теперь ничего не понимает?»

Оба уселись за стол, молча жевали. Потом Ханне вскочил и сказал:

— Ах да, Винкель, у меня и рома есть немножко…