Сергей Вашенцев - Путь-дорога фронтовая

— Приехали! — донесся откуда-то сверху голос Ивана Степановича, прервавший воспоминания Петра Петровича.

Машина остановилась. Однако местность, куда они приехали, вовсе не походила на аэродром. Машина стояла у зеленой изгороди; в глубине между деревьями виднелось здание дачного типа. Петр Петрович с трудом вылез из машины, минуты две постоял, опираясь на дверцу и разминая онемевшие ноги. Обратившись затем к летчикам, он спросил:

— Извините меня, пожалуйста, может быть, это военный секрет. Вы сказали, что мы едем на аэродром. Но местность как будто совсем не подходящая для аэродрома, — Петр Петрович показал на деревья и забор. — Ведь для самолетов нужен разбег.

— Если выйти за ограду, можно увидеть аэродромное поле. До него очень недалеко. А здесь дачный поселок. В нескольких домах временно располагаются летчики, — разъяснил Медведев. — Но скоро, кажется, опять перелетим. Вперед. Фронт быстро наступает. Подходим к границам Румынии.

— Но как же в таком случае мы нагоним нашу дивизию? — озабоченно посмотрел Петр Петрович на членов своей бригады.

Иван Степанович неопределенно качнул головой, Катенька с легкомыслием, свойственным молодости, сказала:

— Лишь бы Володя поскорей починил машину. Как я хотела бы побывать в Румынии!

А Володя, о котором только что упомянула Катенька, был легок на помине. Он предстал перед ними во всем своем великолепии: в лихо сдвинутом на затылок треухе, в распахнутом ватнике, откуда виднелась засаленная фуфайка, в кирзовых сапогах с комками засохшей на них грязи, и не менее грязных узких галифе, облегавших его длинные, кривые (из деликатности назовем кавалерийские) ноги.

— Машина прибыла! — фамильярно проговорил он, пожимая плечами, как будто сам удивляясь новости, сообщенной им.

— Очень хорошо, голубчик, — сказал Петр Петрович. Его умилил бравый вид Володи. — Вы, наверно, хотите есть?

— Мне главное машина, — церемонно ответил примерный шофер.

— А если главное машина, пойди разыщи техника Майбородько, пусть он осмотрит ее и доложит мне, — сказал капитан Медведев, насмешливо обозревая Володю. — Экий у тебя вид-то, братец кролик. С тебя грязь так и сыплется. Ну, кругом марш!

Сделав вид, что слова Медведева к нему не относятся, Володя передернул плечами и довольно неохотно отошел к машине.

В этом загородном доме артисты фронтовой бригады прожили несколько дней.

Однажды Петр Петрович, вышедший из дома, увидел, как какой-то огромного роста старший сержант, с лихими усами и громовым голосом, распекал его великолепного и безупречного Володю.

— Шо ты сделал с машиной, цапля кривоногая! (С меткостью такого сравнения Петр Петрович не мог не согласиться.) Говоришь, на тебя налетели! Кого хочешь обмануть? Меня? Еще не родився человек, який надув бы мене. Я машину по винтику разберу и соберу. Чудище заморское! Это что у тебя? А это что? — тыкал он пальцем то в одну, то в другую часть мотора. — Дали бы мне тебя в руки, я бы из тебя человека сделал. Разве ты человек? Ты лягушка, а не человек. Разве ты шохвер? Разве бывают такие шохверы? — гремел старший сержант, наступая на Володю, который испуганно пятился от него. — Шохверы весь фронт возят! Без шохверов войны не выиграть. Вот кто такие шохверы! А тебе я мыть машину не доверил бы, не то что водить ее.

Старший сержант плюнул и стал подниматься на крыльцо. Петр Петрович поспешно удалился в комнату, где смиренно уселся за стол, боясь, как бы этот сердитый дядя не набросился на него, как на командира машины, не проявившего должной заботы о ней.

Войдя в комнату, старший сержант отрапортовал, адресуясь к Петру Петровичу:

— Разрешите доложить: с машиной плохо! Угробил ее этот типчик, что выдает себя за шохвера, а разве он шохвер… Здесь дней на десять работы.

— Дней на десять! — ужаснулся Петр Петрович.

— Самое главное, надо заменить шохвера, А этого субчика отправить в штрафной батальон.

— Удивительно! А был всегда такой исправный, — пробормотал Петр Петрович, увидев за спиной старшего сержанта унылое лицо Володи.

Бывший в комнате Иван Степанович подлил масла в огонь:

— Я и раньше говорил и сейчас могу повторить, что он невероятный лодырь…

Володя стоял с таким подчеркнуто убитым видом, что Катеньке стало жаль его.

— А у меня о Володе создалось скорей хорошее, чем плохое мнение, — сказала она. — Он во многом, нам помогал.

Что сотворилось с Володей? Куда делся его унылый вид, его съежившаяся фигура, его поникшие плечи? Перед актерами стоял прежний Володя, какого они привыкли видеть, Володя непогрешимый, Володя, дающий указания, Володя, полный достоинства.

— Конечно, тут некоторыми говорилось… так сказать, критика… — бросил Володя взгляд в сторону Ивана Степановича, — согласен. Давайте критику! Где она? — протянул он руки вперед, как бы вызывая всех присутствующих на бой. — Где, спрашивается, критика? Одни мнения, и только. А где конкретность? Вопрос! Если же критику на рельсы поставить, если ее в защиту человека, а не то что наобум, если сказать, как Екатерина Дмитриевна сказала, то шофер Володя — это все. Пример для всех шоферов, а не то что как думают другие…

Грозившую затянуться речь Володи неожиданно прервал капитан Свешников, стоявший рядом с Катенькой,

— Все ясно! — И, обратившись к Майбородьке, приказал: — Машину поставишь на ремонт. А этого гусара, — кивнул он в сторону Володи, — хорошенько помуштруй. Ты умеешь это делать. — И несколько раз сжал и разжал кулак, показывая, что надо делать.

От последних слов на Володю повеяло ледяным холодом. Он обвел тревожным взглядом актеров, как бы ища помощи, но не встретил ободряющих ответных взглядов. Лицо Ивана Степановича было сурово. Катенька беседовала с Петром Петровичем, который (о Петр Петрович!) внимательно смотрел на нее.

Тяжело вздохнув, Володя поплелся за старшим сержантом.

Кто побывал в Умани, тот знает, что самой большой его достопримечательностью является старинный парк. Побывать в Умани и не увидеть парка все равно что побывать в Москве и не увидеть стен Кремля. Мы не проверяли, но, говорят, если глядеть на парк сверху, с птичьего полета, можно прочитать имя «София» — оно получается из сочетания верхушек елок и сосен, соответственно расположенных. Не думаю, чтобы сейчас можно было разобрать это имя. «Писалось» оно в позапрошлом веке, а теперь парк так разросся, бог знает какое имя прочтешь. Тем самым я хочу просто подчеркнуть, что каждый летчик, пролетавший над лесом, наверно, читает имя, которое ему ближе всех. Поэтому, если кто-нибудь прочтет имя «Катенька», мы не будем высказывать сомнений.

Уманский парк, или «Софиевка», был некогда поместьем графа Потоцкого; он создал его в честь молодой жены Софьи, в безлесной степи, на склоне голого холма. Сейчас можно только удивляться, каким образом в те далекие времена были воздвигнуты эти искусственные горы с обрывистыми скалами, водопадами, альпийскими лугами и горными озерами, соединенными между собой подземными каналами. Каким образом насадили этот многолетний лес, вершины которого чертили искусной зеленой вязью имя красавицы графини? Обо всем этом можно только догадываться.