Сергей Вашенцев - Путь-дорога фронтовая

— Не наш, а ваш! — подчеркнул Иван Степанович, как бы отказываясь от участия в авантюре с табаком. — Вы разрешили им сажать табак.

— Позвольте, разве я разрешал? Я только сказал…

— А они поняли, что вы разрешили. Ведь они не знают, что вы актер, думают, что вы высшее начальство.

— Голубчик, я этого не хотел.

— Вы-то не хотели, а они истолковали по-своему. Теперь не остановишь. По всем краям разнесутся ваши слова. Дойдут до правительства…

— Что я наделал!

Это была несколько неудачная и тяжеловесная шутка со стороны Ивана Степановича. Но видя, как сильно переживает его друг, Иван Степанович поторопился успокоить его.

— Не думаю, чтобы это имело какие-либо серьезные последствия, — сказал он. — Ведь Румыния воюет с нами. Не стоит так волноваться.

— Значит, вы думаете, последствий не будет? — обрадовался Петр Петрович. К нему сейчас же вернулось жизнерадостное настроение. Он заулыбался и стал строить воздушные замки, на что был большой мастер.

— Все-таки очень хорошо, что мы совершаем такое удивительное путешествие, полное новизны и разных приключений. Меня это очень, очень радует. А вас, Катенька?

— Меня тоже.

— Представьте себе, перед нами целая страна. Ведь тут, наверно, и помещики есть. Вы, Катенька, к вашему счастью, не видели эту категорию населения. А мы с Иваном Степановичем видели. Как вы думаете, Иван Степанович, если бы мы встретили помещика…

— Я хочу посмотреть помещика, — сказала Катенька с искренним любопытством.

— Мы вам покажем, его, если встретим, — обещающе ответил Петр Петрович.

Но прежде чем они увидели живого помещика, они провели тревожный вечер в селе, где остановились на ночлег.

Возможна ли такая беспечность, с какой актеры ездят по воюющей стране, спросит иной читатель. Возможна. Нередко можно было видеть раненого солдата, бредущего в одиночку по селу, где недавно шел бой. Солдат не захотел остаться на медпункте, считая ранение несерьезным, и догоняет своих товарищей. Подберет попутная машина — доедет, не подберет — так идет. Автомат за спиной. Рука забинтована, часть ушла вперед, а солдат шагает как ни в чем не бывало, и ни черта он не боится, как будто идет не по чужой стране, а по своему собственному селу. И подстрелить его может какой-нибудь укрывшийся гитлеровец, да и среди населения Румынии, Венгрии, Австрии, где проходил наш фронт, было немало фашистов. А солдату хоть бы что. Идет, посвистывает. Мало того, остановится на ночлег в хате, положит под голову автомат и спокойно заснет.

Но, отдавая должное бесстрашию наших солдат и офицеров, мы, однако, против беспечности, всегда вредной. Мы можем упрекнуть в этом и наших актеров. За ними тоже водится грешок беспечности. Вряд ли они могли возлагать большие надежды на охотничье ружье Ивана Степановича и трофейную саблю, подаренную Петру Петровичу благодарными зрителями на передовой. Грозное оружие добросовестно пряталось артистами при каждом ночлеге, чтобы у хозяев при виде его не возникло желания воспользоваться им. Правда, Петр Петрович предлагал сдавать оружие на ночь хозяевам на хранение, но Иван Степанович решительно высказался против.

— Как хотите, голубчик, — умывал руки Петр Петрович. — Вам видней, вы старый охотник, привыкли держать оружие в руках. Я думал, если мы сдадим его хозяевам на хранение, они не будут бояться, что мы их убьем.

— Логичнее предположить, — возразил Иван Степанович, — что, получив оружие, они могут нас убить. Нет, нет, вы не правы!

Восторжествовало мнение Ивана Степановича. Однако Петр Петрович ни за что не соглашался класть оружие в головах.

— Что вы, дорогой Иван Степанович, — простирал он руки к другу. — Да я тогда целую ночь спать не буду. Вдруг оно нечаянно выстрелит?

— Мистика, — усмехнулся Иван Степанович.

Решили тем не менее оружие оставлять в коляске, заваливая его сеном.

Так поступили они и в селе, где остановились на ночлег. Их не очень дружелюбно встретили хозяева хаты. Ни приветствий, ни улыбок. Артисты внесли чемоданы в комнату, оружие спрятали в экипаже.

Петр Петрович по свойствам своей доброй натуры не мог мириться с унылыми, пасмурными лицами людей. Вынув из кармана блокнот, где было записано несколько обиходных румынских слов и выражений, он приступил к беседе с хозяевами.

— Не беспокойтесь, мы заплатим за ночлег, — сказал он, употребляя русские и румынские слова и сопровождая их соответствующими жестами и мимикой. Ночлег он картинно изобразил, приложив ладонь к щеке и закрыв глаза. При этом раза два всхрапнул.

Хозяева внимательно выслушали его красноречивое объяснение, но лица их не перестали быть мрачными.

Затем Петр Петрович, применяя те же способы международных переговоров, перешел к вопросу о еде. Он разевал рот, производил жевательные движения и, вынимая деньги, протягивал их хозяевам.

Хозяева принесли три яйца, бутылку молока и кусочек сыру. Глядели по-прежнему угрюмо. Петр Петрович с грустью обозрел жалкую еду: вряд ли ее хватило бы и на него одного. Он ломал голову, не зная, что дальше предпринять. Обвел глазами хату…

Вдруг его осенило.

— Где у вас иконы? Вы же православные, а икон в доме нет?

Лица хозяев остались загадочными, не выражали ничего.

— Где иконы? — повторил Петр Петрович, показывая на красный угол. — Унде образ?

При этом он для ясности перекрестился.

Вопрос, очевидно, был столь сложен и опасен, что хозяевам пришлось пригласить толмача, за ним сходил сам хозяин, пока артисты, вздыхая, уничтожали скудный ужин.

Пришел толмач, с пятого на десятое знавший русский язык.

Он объяснил, что вся деревня не имеет никакого отношения к религии, поэтому в хатах нет икон.

— Неужели нет ни одного верующего? — удивился Петр Петрович.

— Ни одного. Все без бога!

— Удивительно! Удивительно! — качал головой Петр Петрович. — А у нас почти в каждой деревне есть верующие.

— Как есть верющи? — воскликнул толмач. — Нет верющи. Всех верющих тюрьма.

— Какая тюрьма? Хочешь веровать — веруй, никто тебе не мешает.

— И молиться разрешай?

— Смешной вопрос, голубчик! Кто же мне запретит молиться, если я хочу?

— Палач голову чик!

Петр Петрович рассмеялся.

— И храм есть?

— Есть.

— И иконы есть?

— И иконы есть.

— И есть которые молятся?

— Я же вам сказал, есть. И синод есть, и патриарх есть.

— Патриарх ваш сидит на цепь. Нам так объяснили. Идут, говорят, русски, у кого увидят образ — голову прочь, глаза прочь.

— Это гнусная ложь!

— Нам так сказали.

— Где же ваши иконы?

— Крепко спрятан.

— Вот чудаки! Выньте их и повесьте туда, где они висели.

Толмач что-то сказал хозяевам. Те недоверчиво поглядели на Петра Петровича.