Максим Михайлов - Чего не прощает ракетчик

Начисто опровергая последнюю мысль из приоткрытой двери в спальню явственно плеснуло ехидным смешком. Севастьянов аж чуть не подпрыгнул на месте от неожиданности, крутнул стремительно головой, разворачиваясь на звук. Освещенный мягким неярким светом дверной проем был пуст. Раскатившаяся тем временем по всем жилам теплая приливная волна придала храбрости, бесшабашной лихостью ударив в голову.

— А ну, кто там ржет? Выходи! — приказал грозным командным голосом Севастьянов и, щелкнув кухонным выключателем направился к спальне.

Тщательный осмотр комнаты естественно ничего не дал. Ни в шкафу, ни под диваном, ни за прикрывающей окно шторой никого постороннего не оказалось, а больше в маленькой комнатушке скрываться было и негде.

— Совсем вы чего-то с головой дружить перестали, батенька! — сурово отчитал самого себя Севастьянов. — Так и до дурки не далеко! Будете там вместе с психами на луну выть!

Несколько приободрившись от уверенного звучания собственного голоса он вернулся на кухню. Запыленные стопки в навесном шкафу заговорщицки звякнули, когда торопливая рука извлекла из общего строя одну из их товарок. Колбаса легко но не ровно разломалась под тупым ножом. Как обычно, нет времени собраться наточить. В дальнем углу холодильника отыскалась полная рассола банка из-под маринованных корнишонов, последний из которых до сих пор сиротливо плавал на самом ее дне. На этом антураж предстоящей одинокой пьянки Севастьянов посчитал достаточным и, отсалютовав темноте за окном, опрокинул в себя первую стопку. Против ожидания особого облегчения легко провалившаяся в желудок водка не принесла. Мысли слегка поплыли, утратили четкость, зато понеслись гораздо быстрее. Все предметы вокруг стали неуловимо ярче, но как будто размылись по краям. А глубоко внутри зародилось и начало нарастать смутное беспокойство. "Ах да, мне же еще на службу! — спохватился Севастьянов с сожалением косясь на бутылку. И тут же отрубил с пьяной лихостью: "Ерунда! Сейчас решим!"

Телефонный номер никак не желал набираться, но Севастьянов все же его переупрямил. Трубку на том конце сняли почти сразу же:

— Слушаю, — коротко и по-деловому, без приветствий и возмущений по поводу неурочного времени.

— Привет, Слава. Нужен отгул, — сразу же взял быка за рога Севастьянов, стараясь выговаривать каждый звук возможно четче и не смазывать окончания слов.

Все-таки у старослужащих офицеров есть одно бесспорное преимущество — они, как правило, давно служат вместе со своими начальниками, невольно устанавливая с ними более неформальный контакт, чем положено по уставу между военнослужащими связанными отношениями подчиненности. Вот и сейчас, попросить день отдыха прямо с утра Севастьянову ничего не стоило, при этом он почти на сто процентов был уверен в том, что ему не откажут. Главное не злоупотреблять начальственным расположением и все будет о'кей!

— Случилось что-нибудь? — голос начальника звякнул тщательно дозированным участливым любопытством.

— Да, нет! — постарался как можно более беззаботно ответить Севастьянов. — Что-то нездоровится с утра, хочу отлежаться, выспаться, чайком отпиться…

— Ладно, только тебе же сегодня в ФСБ идти…

Фраза повисла в воздухе, звонко качнувшись в тишине холостяцкой квартиры. О назначенной на вечер встрече с назойливым оперативником Луговиным Севастьянов легкомысленно позабыл. Напоминание из уст начальства стало для него весьма неприятной неожиданностью. Ну да, ладно, где наша не пропадала, до вечера времени еще полно.

— Так это же к семи часам только, — вполне натурально изобразив зевок, сообщил Севастьянов в молчащую трубку. — До той поры сто раз выспаться успею.

— Ладно выздоравливай. Вернешься от безопасников, звякни, расскажи, что там.

— Если подписку молчать не возьмут, обязательно, — с немалым облегчением закончил разговор Севастьянов.

Едва палец нажал клавишу отбоя, правая рука сама собой потянулась к бутылке, плеснув щедрую порцию в заждавшуюся стопку. Все, теперь пьянствовать можно было смело. Нет, еще одно. Дотянувшись до телефона Севастьянов выставил будильник на пять часов дня. Два часа вполне достаточное время чтобы прийти в себя и подготовиться к вечернему рандеву.

Дальше нехитрое действие одинокой пьянки разворачивалось по накатанному сценарию. Разве что, против ожидания никакого облегчения заглатываемый с отвращением алкоголь воспаленному мозгу не приносил. Наоборот закружились в пьяном тумане совсем не нужные сейчас образы бывших однополчан: зло ощерившийся Гром, рвущий на себя горящий брезент, сосредоточенно уставившийся в индикатор угловых координат Померанец, увлеченно чешущий по заранее подготовленной бумажке на комсомольском собрании Капеллан.

— Что ж вы так, суки, а? — непослушным заплетающимся на каждом слове языком спросил у них Севастьянов.

Никакого ответа от слетевшихся в тесную кухню бесплотных призраков безвозвратно ушедшей молодости он, понятно, не дождался. Померанец виновато опустил голову, бессильно разведя тяжелыми мозолистыми ладонями, Капеллан отвернулся, сделав вид, что не слышал вопроса, лишь только Гром, глядел из-под насупленных бровей дерзко и вызывающе, обжигая колючим взглядом. Потом они все куда-то пропали, растворяясь в мутном плещущемся вокруг мареве, а вместо них появился Никита. Мертвый. Искаженное болью, покрытое коростой запекшейся крови, изломанное лицо, болтающееся на гнутом винте затемненное забрало летного шлема.

— Вот, дядя Вить… — по-детски обиженный, словно бы удивленный несправедливостью происходящего голос Никиты был тонким и ломким. — Вот что они со мной сделали… Видишь?

Горло перехватило мучительным спазмом. Севастьянов тряхнул головой отгоняя навязчивый морок, постепенно стал выплывать обратно в реальность, почувствовав на губах непрошенную соленую влагу, текущую по щекам, зло отмахнулся рукавом стирая ее с лица. Пальцы смертельной хваткой утопающего схватились за единственный оставшийся ему спасательный круг — квадратную бутылку водки опустевшую уже на три четверти.

— Давай, давай… — презрительно протянул кто-то над самым ухом. — Жри водяру, спивайся… Ты же больше ни на что не способен… Не мужик — тля!

Севастьянов вскинулся, как ужаленный, обвел мутным взглядом налитых кровью бешенства глаз замкнутое пространство убогой кухоньки. Никого… Шатаясь поднялся со стула, заглянул, перегнувшись через косяк в комнату. Пустота… Тишина… Только вдруг самым краем глаза зацепил мелькнувшую возле окна серую тень, призрачную, почти совершенно прозрачную. Развернулся в ту сторону с пьяной стремительностью. Никого, только колыхнулась едва заметно от резкости его движения прикрывающая оконное стекло занавеска.