Карл Вурцбергер - Туманы сами не рассеиваются

«…К нам на заставу прибыли новички. Среди них одни длинноногий и еще один парень, который пописывает стишки. Оба очень неразговорчивые, особенно второй. Вид у него такой, как будто наша служба не для него».

Кольхаз откинулся на спинку стула и засунул руки в карманы.

«Какая ерунда! — мелькнуло у него в голове. — Видите ли, эта служба не для меня! Интересно, что он дальше обо мне пишет?»

«…Сам Рэке никак еще не найдет ключик к этому солдату. С нами Кольхаз вообще почти не разговаривает. Старается уединиться, строя из себя обиженного. Кажется, что он вовсе и не наш солдат. Неизвестно, как лучше подойти к такому человеку…»

«Ну это уж чересчур, — подумал про себя Кольхаз. — Как только можно так быстро судить о человеке, не зная истинной причины?»

Кольхаз встал, отошел к окну, где его и застал Рэке, который приказал собираться и идти проверять посты.

Когда они вошли в лес, фельдфебель вдруг остановился и прошептал:

— Наблюдайте за мной, чтобы мы с вами действовали одинаково. И запомните следующих два правила: во-первых, никогда и никто не должен приближаться к часовому, чтобы тот не заметил этого, и, во-вторых, проверяя посты, вы ни в коем случае не должны раскрывать расположение пограничного поста.

Кольхаз молча кивнул, и они пошли дальше. Постепенно глаза привыкли к темноте. Проверили несколько постов и подошли, к месту, где расположились Поль и Зимлер. Шли бесшумно, однако Поль все равно заметил их, а когда они подошли ближе, он потребовал назвать пароль.

Кольхаз тихо назвал его и через секунду уже лежал за кустом рядом с Полем.

— На той стороне идут какие-то приготовления, — тихо зашептал Поль. — По опушке леса взад-вперед снуют пограничники. Машину они оставили далеко от границы. Вот только никак не пойму, что они затевают.

Кольхаз приложил к глазам бинокль и хотел было понаблюдать, как вдруг блеснула яркая вспышка, а затем над его головой раздался негромкий хлопок.

— Они запустили на нашу сторону ракету с листовками, — шепнул Ульф солдатам. — Пригните головы к земле и не шевелитесь!

Кольхаз, ослепленный яркой вспышкой, распластался на земле, а Ульф в это время уже докладывал на заставу по телефону о происшедшем инциденте.

Спустя минуту с той стороны были запущены еще две ракеты, которые взорвались в глубине и на большой высоте. Затем наступила недолгая тишина: ее нарушил шум машины, удалявшейся от границы.

— Продолжайте вести наблюдение! — приказал Ульф Полю. — Листовки соберут другие, а мы пошли дальше.

Ульф подобрал одну листовку, которая застряла в ветках кустарника. Прикрыв фонарик плащ-палаткой, он осветил написанное.

— Старая песня! — шепнул он Кольхазу и, сложив листок, сунул его в карман.

Пробираясь через густой кустарник, они вышли на окраину леса. Краешек неба начал постепенно алеть. В низинах висели белые хлопья тумана.

Проверяя один пост за другим, они вышли на правый фланг участка. Неожиданно Ульф остановился и знаком приказал Кольхазу сделать то же. Показал рукой на ствол дерева, на котором ножом были вырезаны две крупные буквы: «П» и «Б».

Кольхаз рукой ощупал кору дерева в месте надреза: надрез был свежим.

«Петер Брунер, — мелькнула у Кольхаза мысль. — А ведь Петер как раз и стоит здесь с Кенигом».

Рэке про себя чертыхнулся, «Вот и получается, с той стороны границы запускают ракеты с агитками, а пограничники, вместо того чтобы смотреть в оба, вырезают на деревьях свои инициалы».

— Сегодня же после смены поговорите с Брунером в присутствии Кенига, а в два часа постройте все отделение. Мы не имеем права мириться с такими нарушениями.

Кениг и Брунер лежали в укрытии на опушке леса. Увидев Рэке, Кениг спокойно доложил о том, что никаких происшествий на их участке не произошло. Ульф сказал ему о том, что на соседние участки с той стороны заброшены пропагандистские листовки и потому необходимо усилить бдительность.

Брунер лежал в окопе и молчал. Кольхаз смотрел на обоих солдат, а сам думал о том, как он днем должен разговаривать с ними.

Когда Рэке и Кольхаз вышли на каштановую аллею, из-за горизонта показалось солнце.

Они молчали до самой заставы. Не доходя до КПП, Кольхаз вдруг почувствовал сильную усталость и желание поскорее очутиться в кровати и заснуть.

Брунер с самого начала не пытался отрицать своего проступка. Покраснев как рак, он ерзал на скамейке и своей откровенностью полностью обезоружил Кольхаза, который растерялся и не знал, что же ему в этом случае делать.

— Так вести себя нельзя, — наконец сказал Кольхаз. — Ты же не в том возрасте, когда тешат себя тем, что вырезают свои инициалы на деревьях, тем более если ты находишься на службе. А что тебе сказал на это Кениг?

— Посмеялся, и все. Он сам рассказывал, как однажды, провожая домой девушку, вырезал у нее на двери сердце со стрелой и инициалами…

Кольхаз с трудом сдержался, чтобы не рассмеяться.

— Хорошо, хватит об этом, — и обратился к Брунеру: — Ты до армии работал в кооперативе, да?

— Я там, можно сказать, вырос. Я, как и мои родители, вырос среди лошадей. Мне очень часто приходилось бывать в конюшне.

— И что ты там делал?

— Ухаживал за лошадьми, кормил их. Ездил верхом. Это такое удовольствие! С лошадью можно разговаривать, как с человеком.

— Я слышал, лошади умеют привязываться к человеку.

— Еще как! Стоит только одну из них лишний раз погладить, дать кусочек сахару, а другой не дать, как последняя на тебя тут же обидится. Лошади очень чутко чувствуют отношение к ним человека. Их не обманешь. Если ты не любишь этих животных, то лучше и не подходи к ним близко.

— У тебя есть девушка?

— Есть. Только она не разбирается в лошадях и не любит, когда от меня пахнет конюшней. Она говорит: «Или я, или твои лошади…» — Брунер замолчал.

— Хорошо. Об этом мы еще поговорим, — сказал Кольхаз, — а сейчас позови ко мне Кенига.

Брунер кивнул. Помедлив, он спросил:

— А что теперь будет?

«Что теперь будет?» Этот вопрос натолкнул Кольхаза на мысль, что мало только поговорить об инциденте, нужно еще принять какое-то решение.

— Сейчас я пока еще не могу сказать. Разумеется, голову тебе никто отрывать не собирается. Но прежде чем принять решение в отношении тебя, я должен поговорить с Кенигом и с фельдфебелем.

Вскоре после ухода Брунера в комнату быстрыми шагами вошел Кениг.

— Вы вызвали меня из-за дерева? — спросил он. — Я сразу сказал, что ему следовало бы выбрать другое место, другое дерево. А ты вырезал на том, которое видят десятки детей. Заметил я это слишком поздно. Но честно вам скажу, когда он этим занимался, я очень внимательно следил за местностью.

— И после этого ты рассказал ему о том, как ты сам когда-то баловался подобными вещами, вырезая сердце на двери дома знакомой девушки?