Хироюки Агава - Адмирал Ямамото. Путь самурая, разгромившего Перл-Харбор. 1921 - 1943 гг.

Мацумото задумался ненадолго и ответил примерно так:

— Если кратко, он не льстец. Да, в своей прямолинейности он может казаться эксцентричным. Конечно, военный человек часто прячется за грубостью, но он куда последовательнее других. Если вы меня спросите, кто из политиков, бизнесменов, военных и бюрократов, с которыми я имел дело, прямо, не уходя в сторону, скажет вам, что он думает о той или иной проблеме, я назвал бы лишь двоих — Го Сейносуке в деловом мире и вице-адмирала Ямамото Исороку на флоте. В случае с Го следует принять во внимание его семейное происхождение и карьеру — он вырос в таких условиях, что ему не приходилось беспокоиться о хлебе насущном, но другое дело Ямамото. Не сомневаюсь, что у него немало и других положительных качеств, но меньше всего он льстец. Как-то Огюи Сораи сказал, что «человек с характером обязательно несколько эксцентричен», а Ямамото определенно человек необычный... Мне кажется, правда, что обычных добродетелей, за которыми гоняются люди, — таких, как интеллигентность, зрелость или способность не раздражать других бестактностью, — недостаточно, чтобы провести нас через нынешние проблемы. Я чувствую, что, займись Ямамото политикой, он наверняка не уступил бы по крайней мере Харе Кеи (бывший премьер-министр. — X. А.).

Спустя несколько дней, когда Мацумото вновь встретился с Ямамото, он рассказал ему о своем разговоре с Миягавой.

— Кажется, принц Коноэ положил на тебя глаз, — сообщил он. — Потому полагаю, скоро мы увидим тебя в политике.

Ямамото выслушал все это не более чем с поверхностным интересом.

— Военный в мире политики — совершенный простофиля, — ответил он. -— От военного, ставшего политиком, не стоит ждать ничего толкового. Чем более он самонадеян, тем меньшего достигнет.

На этом разговор и закончился.

И Ямамото, и Йонаи отказались подстраиваться под доминировавшие в те времена веяния, сохраняя свое критичное отношение к армии и правому крылу, а особенно к «ястребам» внутри флота. Однако они отличались от армейских коллег тем, что вместо попыток учить других, как себя вести, прежде всего «думали о своем деле», особенно о том, как навести порядок в своем доме, — намек на истинное положение дел. Мы уже видели, что Йонаи и Ямамото в основном преуспели в усмирении агрессивных элементов и введении своего контроля на флоте в целом. В то время когда Суецугу стал советником правительства и его уволили в отставку, говорят, Ямамото заметил с озорной улыбкой:

— Адмирала Суецугу загнали на крышу, а лестницу убрали.

Однако сделать новый шаг и вести дела с армией и верхними эшелонами мира политики оказалось весьма непросто. Очевидно, это никогда не было легким делом; неоспоримый факт, что на флоте люди больше занимались своим делом — при полном отсутствии вероломства и упрямства, необходимых для свержения армии и Коноэ, или использовании трюков, когда надо надо силой повернуть ход событий в нужном направлении. Критиковать за это флот — все равно что сетовать на горбатого, его лишь могила исправит, и все же с высоты сегодняшних знаний у рядового человека неизбежно возникает недовольство.

Члены флотского «левого крыла», несомненно, относились критически, даже очень критически, к самому Коноэ. Общее впечатление от Коноэ — высокая образованность, социальное положение как члена одной из благороднейших семей нации, относительная молодость — свидетельствовало: человек освежит политическую сцену. Но никто из лидеров флота не имел таких иллюзий. Контр-адмирал Такаги Сокичи даже описывает Коноэ (предположительно после поражения в войне и его смерти) как «слабого духом и нерешительного в делах», а контр-адмирал Инуэ Сигейоси язвительно замечает: «Я поражался тому, что человек, который в армии не дослужился бы до чина выше майора, оказался на посту премьер-министра».

«Коноэ из тех людей, — добавляет он, — которые стараются что-то делать и, если вдруг не выходит так, как они надеялись, бросают все и впадают в уныние. Он избегал личной ответственности, настраивая людейг друг против друга. В таких вопросах, как подписание Трехстороннего пакта и объявление войны Америке, он считал, что, пока позволяет флоту высказывать свое мнение, может быть спокоен — любые неудачи можно скинуть на флот. Когда говорят об ответственности за развязывание войны, всегда произносят имя Тодзио, и это верно, но все-таки, проследив истоки событий, убеждаешься, что семя зла посеяно принцем Коноэ».

Однако такие вопросы, как закон о всеобщей мобилизации или конфликт между партиями и правым крылом, не самые главные из тех, что вызывавали тревогу среди флотских лидеров. Даже «китайский инцидент», как таковой, едва ли касался военно-морских сил в смысле их основных обязанностей, хотя флот и играл незначительную роль в блокаде побережья и посылке бомбардировщиков с Тайваня.

Все началось с вопроса о Трехстороннем пакте с Германией и Италией: крен вправо в политике, неспособность армейского руководства держать личный состав в подчинении и эксцессы, к которым это привело, стали создавать проблемы для самого флота. Дело в том, что при тогдашней международной обстановке Япония стояла перед дилеммой, заключать или не заключать военный союз с Германией и Италией, — от этого зависело, готовиться ли морскому флоту к войне против Англии и Америки. Война с этими двумя нациями, и особенно с Америкой, возлагала чуть ли не всю ответственность на военно-морские силы. Таким образом, требовались конкретные решения, а не одна лишь критика.

«У меня такое ощущение, — пишет Инуэ Сигейоси в своих «Воспоминаниях», — что львиную долю своего времени и энергии в течение двух лет, с 1937-го по 1939 год, когда я был начальником бюро по морским делам, я посвятил вопросу о Трехстороннем пакте». Как «ощущение» оно, без сомнения, разделялось и Ямамото. Тем не менее, если рассмотреть ситуацию внимательнее, станет очевидно, что самое раннее в начале 1939 гола, то есть в течение последних восьми месяцев пребывания Йонаи, Ямамото и Инуэ соответственно на постах морского министра, его заместителя и главы бюро по морским делам, их стала мучить эта проблема и, когда они решали ее, им пришлось даже поставить на карту свои жизни.

Впервые перед флотом вопрос о трехстороннем пакте поставлен примерно в 1938 году, хотя и в расплывчатой форме. Неясно, когда точно это произошло; несомненно, однако, что армия, по сути-гзадумала заговор или военную хитрость, в которой сыграла роль марионетки в руках Германии.

Из показаний Осимы Хироси во время суда в Токио над военными преступниками видно, что впервые о возможном военном альянсе между двумя странами вопрос затронут в январе 1938 года. Генерал-лейтенант Осима, в то время военный атташе при посольстве Японии в Берлине, а позднее посол, встречался с министром иностранных дел Риббентропом на его вилле в начале 1938 года под предлогом вручения поздравлений с Новым годом. И там Риббентроп спросил его, есть ли возможность сблизить Германию и Японию путем заключения какого-либо договора. Прошло уже три года с тех пор, как Риббентроп — тогда в неофициальной форме — настаивал, чтобы Ямамото на обратном пути домой с предварительных переговоров в Лондоне посетил Берлин, где Риббентроп надеялся устроить ему встречу с Гитлером. В более конкретной форме дискуссия между Осимой и Риббентропом продолжалась в Токио и Берлине в июне и июле того же года.