Иван Шевцов - Бородинское поле

- Друзья! Я хочу провозгласить тост за нашего уважаемого председателя, президента или, по-кавказски, тамаду, который отлично справился со своими весьма и весьма сложными обязанностями. Я давно знаю Леонида Викторовича, без малого тридцать лет, знаю его как бойкого организатора, веселого и находчивого. Позвольте от вашего имени сказать ему спасибо и выпить за его здоровье.

Знал старик Остапов слабинку в характере Брусничкина - самовлюбленность и тщеславие - и вовремя ударил по струнам этой слабинки. Струны зазвенели и высекли на плоском холодном лице Леонида Викторовича веселый блеск и умиление, а толстые алые губы его задрожали в жалкой улыбке, и он засмеялся с притворной обидой:

- Как я понимаю, за тамаду пьют последний тост. Таков обычай. Выходит, вы решили мне дать отставку.

- С почетом на пенсию, - насмешливо улыбнулся Думчев.

- По возрасту и состоянию здоровья, - колюче добавила Ариадна.

В глазах Брусничкина, устремленных в пространство, потухла веселая искра, он лишь мельком с укором взглянул на жену и сказал вялым голосом:

- Согласен, согласен, уйду не ропща, без гнева и печали.

И он действительно ушел неуверенной походкой, цепляясь за предметы, попадавшиеся на его пути. Варя на правах хозяйки вышла вслед за ним и предложила ему отдохнуть в одной из комнат. Отставной тамада не возражал.

Дело шло к финишу. Постепенно гости начали выходить из-за стола, разбрелись по саду группками, потекли уже не общие разговоры. Встревоженный Штучко упрекал дочь:

- Ты выпила фужер вина, целый фужер!

- Выпила, - отчужденно и резко соглашалась Ариадна.

- А как же ехать? Ты за рулем!

- Я не поеду: мой пассажир не транспортабелен.

- Ну а обо мне ты подумала? Мне завтра на работу, у меня совещание. Я не могу опаздывать на совет, - напомнил о себе Штучко.

Но Ариадна быстро нашла выход из положения, предложив Орловым "прихватить попутный груз". Валя уезжала на электричке.

- Тебя Коля проводит до платформы. Вместе с ним и поедете, - сказала Варвара Трофимовна, вручая ей гвоздики.

- Коля? Где Коля? - позвал Олег.

Коли не было, Коля куда-то исчез. Пришлось Олегу провожать Валю. До платформы двадцать минут нормальной ходьбы, а они шли полчаса. Шли медленно и большей частью молчали. Молчали потому, что многое хотелось сказать друг другу, но необходимые слова еще не созрели, их время не пришло.

- Как с эскизами? - спросил Олег. Речь шла о фресках и мозаике для подгорской гостиницы.

Эскизы готовы, но меня гложут сомнения.

- Надо посмотреть и решать. Сроки поджимают.

- Хочу посоветоваться.

- Приноси в мастерскую, посоветуемся.

- А может, лучше домой к вам?

- В мастерскую, - определенно решил Олег.

И снова пауза, долгая, волнующая и приятно-напряженная. Краткие реплики о Брусничкине, мимолетные, гаснущие фразы о том о сем между долгими, многозначительными паузами. На платформе, когда показалась вдали электричка, он торопливо и взволнованно выдохнул:

- За розы еще раз спасибо. Дивный букет. Я сохраню его…

Брусничкин не просыпался. Ариадна сказала Варе:

- Теперь до утра никакие громы его не разбудят. Хоть из орудий стреляйте.

В ответ Варя спросила:

- Вам постелить в этой комнате или на террасе?

- Я, пожалуй, уеду домой: завтра мне на работу.

- А как же ГАИ?

- Все давно улетучилось. Подумаешь, фужер вина!

Варя не стала отговаривать: в конце концов она лучше себя знает, не ребенок. И Ариадна уехала тихо, простившись только с Варей. На опушке леса к ней в машину сел Коля.

Вечерняя прохлада проникла и в салон "Волги". Сидящий рядом с водителем Дмитрий Никанорович, обернувшись назад, спросил жену:

- Тебе не холодно? Не продует? А то закрою.

- Нет, нет, Димуша, я немножко подремлю, - ответила жена, кутаясь в пуховый платок. На ней была теплая кофточка. Вдруг спросила: - Как тебе понравились генералы? - И сама же ответила: - Симпатичные. Особенно этот Глеб. Производит впечатление человека думающего, умного. А другой - тот попроще.

- Это только кажется, он хитрый, - лениво отозвался Дмитрий Никанорович, и жена догадалась, что муж не настроен продолжать разговор о вечере у Олега Остапова. Она знала, что он погружается в какие-то свои размышления.

Так оно и было. Никулин вспоминал, точно хотел ответить на вопрос двух генералов: Сталин и градостроительство. Странный этот Паша Штучко: ведь отлично же знает, как много внимания Сталин уделял строительству и реконструкции Москвы. И вдруг при людях высказал сомнения, нарочитые, преднамеренные! Зачем?

Встречи со Сталиным ярко врезались в память во всех деталях, со всеми подробностями. И время их не берет. Многое стерло время, а эти - неподвластны. Первые послевоенные годы, голодные, тяжелые. Запад страны лежал в руинах. Нищенские хлебные пайки получали по карточкам. В деревнях, изрытых землянками и блиндажами, стучали плотницкие топоры, и солдатские семьи справляли новоселье. В городах первые бульдозеры расчищали руины, а на освобожденных от битого кирпича площадках водружались горделивые краны, торжественно вздымавшие ввысь ажурные хоботы. Никулин был тогда ведущим архитектором столицы.

Однажды их пригласили на заседание Политбюро - первого секретаря МГК, председателя Моссовета и его, Никулина, - по вопросу озеленения Москвы. Да, да, по такому мелкому, с точки зрения Штучко, вопросу. Они ждали в приемной, пока Политбюро обсуждало другие вопросы. А их было много, сложных, острых, требующих безотлагательного решения. Время было позднее, а их еще не вызывали. Сидя в приемной, волновались. Секретарь МГК сказал Никулину: "Докладывать будешь ты". Он все заранее продумал, ночи перед этим не спал: шутка ли - его будут слушать в верховном штабе страны!

Пригласили в зал заседаний как-то неожиданно. Сталин поздоровался кивком головы. Он расхаживал вдоль длинного стола, за которым сидели члены Политбюро. Дмитрий Никанорович ожидал увидеть его в погонах генералиссимуса, строгим и суровым, в ореоле победной славы, а он, вопреки ожиданию, был одет в свой привычный довоенный серый китель без всяких погон, простой, домашний и доброжелательный. Густая седина придавала особую мягкость его усталому лицу, а мелкие морщинки у пронзительных глаз несколько сглаживали эту усталость. Как только вошедшие уселись на стульях, поставленных вдоль стены, Сталин заговорил негромким и неторопливым голосом:

- Что там у нас дальше? Озеленение Москвы? Хорошо, Кто будет докладывать?

- Товарищ Никулин, - быстро ответил секретарь МГК.

- Никулин? - Сталин вскинул стремительный взгляд на Дмитрия Никаноровича, спросил: - Сколько времени вам потребуется?

- Минут сорок, товарищ Сталин, - стоя ответил Никулин.