Иван Шевцов - Бородинское поле

- Все тем же. - Виктор смотрел на племянницу пристально, и в его взгляде было что-то интригующее.

- У тебя появились новые увлечения? - словно отвечая на его взгляд, спросила Флора.

- Пожалуй, нет. Ничего интересного. Они все поразительно похожи, точно сошедшие с одного конвейера.

- И ты до сих пор не нашел ничего достойного твоего внимания?

- Мне кажется, что это вообще невозможно. По крайней мере, у нас, в Штатах.

- В Европе то же самое, - с грустью ответила Флора, и печальный вздох помимо воли вырвался из ее груди. Прибавила: - Ложь, лицемерие, эгоизм. Свобода! - невесело усмехнулась она. - Для кого? Мы были свободны, так мы считали. Свободны и независимы, пока у нас водились деньги. Свободны в любви. Любовь мы сделали своим знаменем и хотели пронести ее по всему миру, размахивали им перед лицом всего человечества и кричали: "Любите друг друга!" Человечество нас не поняло и отвечало презрением или в лучшем случае выражало сострадание, нас жалели. И в общем-то были правы: то, что мы называли любовью, в действительности был обыкновенный секс, как у Келлера. - Она кивнула на книгу.

- У тебя был мальчик?

- Был. Бесхребетный, бесхарактерный мечтатель. Сначала он мне нравился своей нежностью и добротой. Потом вызывал жалость. В нем не было ни капельки мужчины. Вскоре мы разошлись.

- Короче говоря, ты изменила ему.

- Это не считается изменой.

- И у тебя появился другой мальчик.

- Полная противоположность Бобу. Эгоист с садистскими наклонностями. Считался только со своими желаниями. Фанатик и мистик, истерик и наркоман. Не стоит об этом, Виктор.

- Ну а где вы жили? Это интересно.

- Я расскажу тебе потом. В другой раз… Сегодня ночью. Хочешь? - И в голосе и во взгляде сквозило греховное таинство, давно желанное, но совершенно неожиданное для Виктора. - Ты придешь ко мне? - спросила она, не сводя с него тающих, влажных глаз.

Виктор понимающе кивнул, поднялся и, уходя, ласково потрепал ее волосы, сказав вполголоса:

- Кажется, Бен заявился. Неожиданно и странно.

- Я буду ждать, - полушепотом напомнила Флора.

Встретив в прихожей Бена, Нина Сергеевна ужаснулась.

- Что с тобой, сынок, где ты так вымазался? Будто за тобой гнались, - сказала она по-русски.

- На дворе дождь и грязь, - грубо и недружелюбно ответил Бен по-английски. С матерью у него в последнее время назревал конфликт. Ей не нравилось поведение сына. Она пробовала как-то повлиять на него, предостеречь, но все ее разговоры вызывали у Бена новый бешеный взрыв протеста и возмущения, в котором уже открыто сквозила ненависть к матери. В такие минуты он не только не считал ее американкой, но готов был видеть в ней врага Америки.

Нине Сергеевне почудилось, что ее фраза "Будто за тобой гнались" попала в точку и потому взбесила сына. Живя в постоянной тревоге за детей, и главным образом за Бена, с которым, по ее мнению, должно что-то недоброе случиться, она в эту минуту с ужасом решила: случилось.

- Что случилось, Бен? - спросила она натянутым от подступающего волнения голосом.

- Ни-че-го! Понимаешь?! Ровным счетом нуль! - раздраженно вскричал Бен прямо в лицо матери. В этот момент Виктор вышел от Флоры и появился в прихожей, услыхав такой напряженный разговор, который его всегда возмущал.

- Не смей так с мамой разговаривать, - стараясь сохранить спокойствие и в то же время строго оборвал брата Виктор. Суровый взгляд его выражал непреклонную решимость. Бен обратил на это внимание и ответил, оправдываясь:

- Пусть она не пристает. Что ей от меня надо?

- Мама не пристает, мама спрашивает, потому что она права, - так же строго, но уже повысив голос, сказал Виктор. - И ты обязан ей ответить, спокойно, по-человечески объяснить, а не орать. Я ведь знаю, где ты был и что делал и почему у тебя такой замызганный вид, - с тайным намеком прибавил Виктор и удалился в гостиную включить телевизор.

Похоже, что последняя фраза Виктора смутила младшего брата.

- Что ты знаешь? Ничего ты не знаешь, - растерянно огрызнулся Бен и, торопливо сняв с себя мокрую, испачканную куртку, скрылся в своей комнате.

Виктор в самом деле ничего не знал и, как говорится, брал Бена на пушку, делая вид своей осведомленности. А Бен принял его слова всерьез и немного струхнул. Для этого были основательные причины. Бен улизнул от полиции, и, как он думал, улизнул чудом, благодаря своей ловкости и находчивости, и решил, что ему сейчас лучше не появляться на городской квартире. Вилла матери казалась более надежным в смысле безопасности местом. В отношении своей ловкости и находчивости он явно заблуждался: в планы полиции не входило задержание Бенджамина Раймона. Напротив, полиция должна была действовать так, чтоб оный преступник и его дружки смогли беспрепятственно скрыться.

После принятия в ООН резолюции, объявляющей сионизм формой расизма и расовой дискриминации, подонки из "Лиги защиты евреев" решили, не откладывая в долгий ящик, завтра же, то есть на другой день, наказать аккредитованных в США представителей тех стран, делегации которых голосовали за резолюцию. Конечно, не всех сразу - их насчитывалось ни много ни мало как семьдесят две страны, что составляет большинство ООН, - наказать решили для начала тех, кто последовательно выступает против сионизма и расистской политики Тель-Авива. На первый случай наметили нападение на посольства Ливана, Сирии, Египта, Уганды, Чехословакии, Кубы, Ливии, а также на советскую миссию в ООН.

Бен не знает, успешно ли сработали его коллеги из других групп. Ему и его приятелю Арту Эйзенштоку было поручено советское представительство. Арт был за старшего, Бен - его подручный. Еще засветло, днем, они осмотрели дом, в котором жили советские дипломаты, внимательно, как опытные уголовники, изучили скрытые подходы, парадный вход, окна квартир. Арт считал, что произвести взрыв или поджог помещения представительства связано с некоторым риском. Куда проще обстрелять квартиру. Бен находил такое решение вполне резонным. К дому они подъехали вечером. Бен сидел за рулем. В окнах намеченной для обстрела квартиры горел свет. Там были люди, семья: муж, жена, дети. Но это абсолютно не тревожило Бена и Арта, не задевало ни мыслей, ни чувств. Тех, кто находился там, за освещенными окнами, они не считали за людей: их они называли врагами, личными врагами, врагами Израиля и, следовательно, Америки, поскольку для Бена Раймона и Арта Эйзенштока Израиль был особым, возможно самым главным, штатом США. И Арт стрелял по окнам хладнокровно, с жестокостью профессионального убийцы. После выстрелов они в ту же минуту умчались на большой скорости и затем в условленном месте бросили машину и сами скрылись, разойдясь в разные стороны. Машина принадлежала одному из их же шайки, они ее "угнали", разумеется, с согласия владельца, который по договоренности с "угонщиками" заявил в полицию об угоне его машины именно в то самое время, когда Арт стрелял по окнам квартиры советских дипломатов. Вскоре после этого, как и следовало, "угнанная" машина нашлась, и все было о'кей.