Иван Шевцов - Бородинское поле

- И сын у вас, - вступила в разговор Наталья Павловна, озадаченная неожиданным решением. - Отца нет - это еще полбеды. Сколько их теперь осталось без отцов… А если с вами, не дай бог, что случится? Тогда что? Нет. Это вы не дело надумали.

- Извините меня, я решила окончательно и передумывать не стану, - с холодным ожесточением отозвалась Саша.

Белая кожа ее лица приняла матовый оттенок, движения стали резкими, зеленые глаза излучали решительность. Она сидела прямая и гордая, и было столько непреклонной величавости в ее осанке, что никто уже не осмелился ей перечить, понимая, что всякие уговоры бесполезны.

Изрядно захмелевший Брусничкин смотрел на нее восхищенно осоловелыми маслеными глазами. Он сказал:

- На Бородино - это хорошо, чудесно. Я буду вас там ждать. Вы спросите меня в политотделе армии. Я для вас приготовлю хорошую должность.

Эта фраза, произнесенная сегодня Щербаковым, сорвалась как-то невольно, но не обескуражила Брусничкина. Он ждал насмешливой реплики Остапова, но ее не последовало. А Варя, бросив на Брусничкина кроткий взгляд, объявила:

- Вы там заодно и для меня должность припасите.

Прозвучало это робко, как будто и не всерьез, но все обратились в ее сторону: свекор с удивлением, свекровь, пожалуй, даже с осуждением, Брусничкин с открытой радостью, Саша с сочувствием заговорщика. И в этой натянутой неожиданной тишине стоящие в углу высокие часы гулко отбили девять раз.

- Мне пора, засиделась. Спасибо вам, извините, но меня ждет сын, - спокойно сказала Саша.

Ее не стали задерживать, и вместе с ней поднялся Брусничкин, сказал, что ему тоже нужно еще собраться в "путь-дорогу фронтовую".

Саша и Брусничкин вышли вместе. На улице было скользко: днем прошел небольшой дождь со снегом, а теперь подморозило. Брусничкин поскользнулся, едва не упал - Саша вовремя его поддержала, и теперь они шли, поддерживая друг друга.

- Я вас провожу, Александра Васильевна, - галантно предложил Брусничкин.

- Не стоит, Леонид Викторович, вам же надо собраться в недальний путь, - сказала Саша.

- Вот именно - в недальний. А какие сборы? Все собрано.

- Но вы же сказали…

- Это я так, чтобы вместе с вами уйти. У нас с вами, Сашенька, - позвольте мне так вас называть - теперь одна дорога, одна судьба. Я вас буду ждать там, на фронте. Вы прямо в Можайск приезжайте, спрашивайте политотдел пятой армии и меня. Вы найдете, вы умница. Хотите, откровенно признаюсь, я всегда вами восхищался. Я вас провожу, Сашенька, только сначала зайдем ко мне на минутку. Хорошо?

- К вам? Это зачем же? - без удивления, глухо и отчужденно отозвалась Саша.

- Поймите меня, дорогая, человек уходит в бой, возможно, на смерть. Возможно, мы с вами больше никогда не увидимся.

Он вдруг умолк, поднял на Сашу печальный взгляд и после непродолжительной паузы протянул ей руку. Сказал с чувством:

- До встречи.

- До скорой, - ответила Саша, пожимая его горячую ладонь.

- Там, на Бородинском поле, - негромко прибавил он. Саша мягко высвободила руку, круто повернулась и быстро-быстро зашагала по улице,

День и ночь 15 октября не утихал бой на всем участке обороны пятой армии. Зарницы пожаров, огненные хвосты реактивных снарядов "катюш", пунктиры трассирующих пуль жестоко и беспощадно чертили небо. То там, то сям над Бородинским полем и южнее его, над автострадой в районе Артемок и Утиц ярко освещали холодную, стылую землю подвешенные немецкими самолетами фонари. Днем 15 октября выпал мокрый снег, а ночью его схватил морозец, и теперь в воздухе и на земле гудело, грохотало гулко и оглушительно - разрывы снарядов и мин, орудийные раскаты и ружейно-пулеметные скороговорки, лязг гусениц и грохот телег, стук железных колес, шорох обледенелых шинелей, хруст снега под ногами.

Прошедшие сутки были суровым испытанием для 32-й дивизии. За день боев немцам, сосредоточившим мощный танковый и моторизованный кулак на левом фланге, удалось вклиниться в боевые порядки дивизии почти на всю глубину и разрубить надвое ее оборону. Прорыв был совершен по линии железной дороги. На левом фланге в районе Артемок фашисты не прекращали атак ни на один час. Стоящая на автостраде деревня уже несколько раз переходила из рук в руки. Обескровленный, малочисленный отряд майора Воробьева и разведбатальон капитана Корепанова, поддерживаемые танкистами и артиллерией, упорно отражали непрестанные атаки гитлеровцев и то и дело бросались в яростные контратаки. Связь Воробьева и Корепанова с командиром дивизии была неустойчивой. Полосухин находился на своем НП недалеко от кургана Раевского и фактически был отрезан от своего левого фланга прорвавшимися вдоль железной дороги танками неприятеля. Телефонная связь непрерывно рвалась. Со стороны деревень Фомкино, Ельня и Волуево немцы тоже перешли в наступление. К счастью, только что покрывшиеся тонким ломким льдом речушки Война и Колочь, а также мелкие ручьи несколько затрудняли продвижение их танков, бронетранспортеров и артиллерии, а бросавшаяся в атаку пехота, попав под шквальный пулеметный огонь из дотов, неся большие потери, откатывалась назад, ожидая ночи, чтобы под покровом темноты ворваться в наши траншеи и окопы и обойти доты с тыла. Избегавшие прежде ночного боя гитлеровцы теперь сами пытались отрядами автоматчиков атаковать наши артиллерийские позиции и доты ночью. Фельдмаршал Бок решительно требовал от командующих армиями не останавливаться ни на минуту - наступать, наступать и наступать, до последнего вздоха. Он считал, что каждый час задержки и промедления на руку русским. По его убеждению, Москву необходимо захватить с ходу, любой ценой, не давая неприятелю ни малейшей передышки. Когда ему докладывали о тяжелых потерях в танках и людях, он недовольно морщился и, не желая дослушивать до конца, прерывал генерала ядовитой репликой:

- Мы потеряем гораздо больше, если не возьмем Москву до начала большой русской зимы.

Утром 16 октября Игорь Макаров в госпитале по радио услышал тревожное сообщение Совинформбюро: "В течение ночи с 15 на 16 октября положение на западном направлении фронта ухудшилось. Немецко-фашистские войска, бросив против наших частей большое количество танков и мотопехоты, на одном участке фронта прорвали нашу оборону".

Игорь уже ходил без костылей, опираясь на легкую, изящную трость, которую подарил ему Остапов. Выслушав сообщение, он, не теряя времени, направился в кабинет главврача. Борис Всеволодович, тоже только что прослушавший сообщение Совинформбюро, встретил Игоря сурово-вопросительным взглядом. Игорь же старался быть веселым и беспечным, чтобы только не выдать своего замысла. Учтиво поздоровался и на вопрос главврача, как он себя чувствует, бодро ответил: