Виктор Делль - Над Истрой-рекой

Александр Антонович стоял в саду. Мысли его возвращались к данному им обещанию. «Успокоил, называется, — думал он, — а где стану искать следы?» Странный звук послышался в саду: то ли скрипнуло что, то ли всхлипнуло где. Он сделал шаг, второй… Окно в комнату бабы Анны было раскрыто. Он заглянул.

Посреди комнаты стояла на коленях баба Анна и размеренно крестилась, кланяясь в угол на образа. «Молится», — подумал Александр Антонович. В углу светилась лампада. Обычно днем лампада не зажигалась. Висела в углу перед чистой ситцевой занавеской, за которой, как считал Александр Антонович, была икона. Нынче многое перемешалось. Молодые, некрещеные, выставляют иконы напоказ. Чудят и старики — иконы закрывать стали. По крайней мере, он был уверен, что за занавеской икона, а увидел нечто другое. При свете лампады он разглядел увеличенный портрет Володи, его пилотку, гимнастерку с петлицами. По лицу бабы Анны бежали дорожки-слезы.

Он вернулся во времянку, лег, но заснуть до утра так и не смог. Утром уехал домой.

Живет человек на земле, кажется ему, что жизнь беспредельна. Смолоду так кажется, с первых шагов. Перевалило за сорок — иное видится. Замечаешь, что годы уходят, что не так она и долга, твоя жизнь. После сорока лет время борзой собакой за зайцем гонится, резвым скакуном по гладкой степи бежит. Чем дальше, тем быстрее. Если к тому же работа связана с разъездами — живешь по уплотненному графику: с самолета на самолет, да на больших скоростях — тогда и вовсе не уследить. Кажется, только что отмечал сорокалетие, и вот на тебе — к пятидесяти подошло. Ощущение скоротечности времени заставляет торопиться, выкраивать минуты.

Работа у Александра Антоновича была связана с постоянными разъездами. Работал он монтажником. Вершин мастерства в этом деле достиг, бригадиром стал. Четверть века по стране мотается. Смолоду интересно было, все внове, а теперь вроде как прикипел.

Но работа работой, а надо было и Володю искать. И он принялся за это нелегкое дело.

Он теперь часто вспоминал войну. Начало войны, когда впервые над городом появились немецкие самолеты. Случилось это в октябре, перед рассветом, когда все спали. Раздался взрыв. Дом качнуло. За окнами полыхнуло пламя. Свист, взрывы, крики. Все, кто был в доме, бросились на огород, к щелям, которые успели нарыть. Спрятались в эти щели, тесно вжались друг в друга. Страх лесным клещом впился в каждого. Каждый ждал: вот-вот в него ударит. Не в землю вокруг, а именно в него. И вдруг крик. Нечеловеческий. Почти звериный. Превозмогли себя, страх пересилили, побежали на этот крик. На соседнем участке меж грядок лежала женщина. Чтобы не застудить годовалую дочку на голой земле, чтобы уберечь ее от осколков, от падающих с неба камней, она накрыла ее своим телом, укутала своим пальто, и все-таки осколок бомбы пробил голову девочке, не задев мать. Прошли годы, а крик тот стоит в ушах, остался в памяти навсегда, как не исчезнет из нее теперь уже никогда и лицо бабы Анны перед портретом Володи, в ее молчаливой молитве, которая, как казалось, была подобна тому крику.

Он искал Володины следы. И очень скоро понял, что не придется ему прокладывать дороги в неведомое. Он не был первым: в городах велась огромная поисковая работа, и он влился в этот поиск еще одним крохотным ручейком. Обычная для всех поисковиков судьба привела его на набережную Москвы-реки, к парку имени Горького в День Победы. Гремела музыка. Шли и шли люди. Он встал у входа в парк, держа в руках портрет Володи, картонку с номером полевой почты и названием дивизии, из которой на имя бабы Анны пришло его последнее письмо. Во второй половине дня, когда затекли ноги, когда, казалось, не осталось надежды, возле Александра Антоновича остановился фронтовик. Был он в гимнастерке, с лычками старшего сержанта на погонах. Невысокий, плотный, седой. Орден Красной Звезды на груди, многие медали, в том числе «За отвагу». Остановился, пригляделся внимательнее.

— Ты кем ему будешь? — спросил.

Александр Антонович ответил.

— Ну что ж, давай знакомиться.

Познакомились. Потоптались немного у массивных ворот, затем пошли в кафе. Там и разговорились.

Фронтовик оказался тезкой, только отчество у него было другое. Александр Федорович Климов. Володю встретил в Гороховецких лагерях: вместе проходили курс молодого бойца. Вместе же и воевали на Западном фронте. Виделись редко. Александр Федорович как попал в батальон, так в нем и остался, а Володя перешел сначала в полковую разведку, а потом и в дивизионную. Друзьями не были, но и не забывали друг друга.

— Тогда ведь как было, — вспоминал Климов. — Пришли мы, скажем, на пополнение. Через некоторое время глядь, а от того пополнения уже и не осталось никого: кто погиб, кто в госпитале по ранению. Оставшиеся в живых друг друга держаться старались. Вот и встречались иногда, пока меня не зацепило. После госпиталя я на Севере воевал.

В кафе было тесно, шумно. Поминали павших, рассказывали о живых. Жалели тех, кто не смог приехать в такой день.

— Мать, говоришь, ждет? — спросил Климов.

— И ждет, и ищет, — подтвердил Александр Антонович.

— Да-а, — вздохнул Климов. — Слушай, — оживился он, — а ты по могилам не искал?

— Как это? — не понял Александр Антонович.

— По братским могилам, — объяснил Климов. — Ты его среди живых ищешь и вряд ли найдешь. Известно, что писали о разведчиках, когда они не возвращались. Все они пропали без вести. Ты через следопытов попробуй. Ребята сейчас фамилии многих погибших бойцов в захоронениях помогли восстановить. Попытайся, а?

О подобной возможности Александр Антонович не думал. Он Володю действительно искал среди живых.

— Дело говорю, — настаивал Климов. — Меня зацепило под Березовкой. Володя тогда еще жив был. Вот и начни с Березовки. А потом весь боевой путь дивизии проследи, как шла по Белоруссии. До того дня, когда он погиб. Во все села пиши и города.

Они обменялись адресами, телефонами. Разошлись.

Александр Антонович продолжал поиск. Отправлял письма, получал неутешительные ответы на них. Этот поиск сделался для него частью жизни, повседневного бытия.

В Томске, будучи в командировке, он получил телеграмму. Сестра сообщала: «Баба Анна умерла. Приезжай».

Вырваться из Томска оказалось нелегко: не летали самолеты. Он поездом доехал до станции Тайга, много часов ждал другого поезда, на Новосибирск. Но и в этом городе просидел почти двое суток, ожидая летную погоду. Когда добрался до Истры, бабу Анну схоронили. Он застал в доме родственников, знакомых, соседей. Тело бабы Анны уже приняла земля, и теперь люди сидели за столом, пили, не чокаясь, вино, говорили: «Кабы так умереть…», «Дай-то бог…», «Легкая смерть, без муки…», «В гробу лежит, как живая…» Он слушал разговоры, корил себя за опоздание, хотя и не было в том его вины. Вскоре и за столом сидеть расхотелось. Александр Антонович встал, собрался, пошел на кладбище. Хотелось побыть одному, посидеть в тиши, подумать…