Владимир Шустов - Человек не устает жить

Тем временем «голубая двадцатка» мерцающим веретеном пронизывала ночное небо. На белых всхолмленных облаках появились черные прогалины. Они расширялись, приоткрывая угольную в ночи землю.

— До цели?

— Сто десять! — Николай кивнул на проплывающие внизу облачные увалы и дополнил свою мысль любимой поговоркой Новикова: — Лошадка везет исправно: не взбрыкивает, вожжу чует.

И Аркадий подумал о Новикове. Когда они сдружились? Под Вильно? Нет, пожалуй, под Смоленском. Конечно, под Смоленском! Тогда было?.. Жарко было! Эскадрилья бомбила переправу. Утро — стеклышко: ни облачка в небесном ультрамарине. С высоты понтонный мост, что волос, перекинутый через реку с берега на берег. С запада тянутся к этому волосу изнуряюще длинные темно-зеленые змеи. Гадючьим веером по всем дорогам ползут, ползут и ползут они, то разбухая на развилках, то сжимаясь на прямых перегонах. И надо остановить это продвижение. Тяжелая машина Новикова, призывно качнув крыльями — делай, как я! — сквозь дымные хлопья разрывов наискось пошла к земле. И вот перед глазами уже не волос, а грудастый понтонный мост с гулким деревянным настилом. И сползаются к нему колонны танков, бронетранспортеров с пехотой, артиллерия. Черные капли бомб сорвались из-под крыльев и, покачивая стабилизаторами, устремились вниз. Понтоны вздыбились и, налезая один на другой, разваливаясь, крошась на щепы, поднялись в воздух вместе с взбаламученной водой. Река покрылась обломками. Плыли, покачиваясь на мелкой волне, перевернутые кверху колесами двуколки, разбитые ящики, бочки, охапки сена. На речном зеркале точками чернели головы людей. Небо из синего стало белым, стало не сплошь белым, а пегим: скорострельные пушки, поставив над переправой защитную сетку, испятнали его завитками дымов. На западном берегу, возле въезда на мост, образовалась живая пробка. Аркадий положил бомбы в самый ее центр. Он видел, как слепящие всплески опрокидывали машины, орудия, расшвыривали людей. Словно осы к растревоженному гнезду, к мосту слетелись «мессеры». Их встретили «ястребки», и над миром завращалось неистово рычащее моторами и щерящееся пулеметными трассами гигантское «чертово колесо». Нескольким немцам посчастливилось-таки прорваться к бомбардировщикам, атаковать их. Аркадий шел в паре с Новиковым. Их настиг «мессер». Он был нахален и ловок, этот «мессер». Он пускался на всяческие увертки, чтобы разъединить спарку тяжелых кораблей, а когда убедился, что замысел его неосуществим, открыл стрельбу с дальней дистанции. Стрелял метко: после двух-трех очередей один из моторов новиковской машины задымил. «Голубая двадцатка», оттянув немца на себя, чертом закрутилась в воздухе. Глаза Аркадия выхватывали из сумятицы боя то блестевший диск пропеллера — «мессер» пер в лобовую, то «брюхо» с закрытыми люками шасси — он делал «горку», то черно-белый крест на борту фюзеляжа — он пересекал путь по курсу. Вовсю неистовствовал пулемет стрелка-радиста. Очереди были так часты, что воспринимались как одна затянувшаяся. Справа полыхнула вспышка разрыва. Еще и еще. Четвертой вспышки Аркадий не заметил. Лишь почувствовал, как встряхнуло машину, как она задрожала мелкой противной дрожью. На левой плоскости замельтешило пламя. Оно ползло по перкали к мотору.

…Бесконечно приятной была для Аркадия в тот день замшевая от пыли трава летного поля. Он выбрался из кабины, расстегнул воротник гимнастерки, оглядел изрешеченный осколками и пулями фюзеляж, потрогал осторожно, словно боялся обломить, изуродованную и обезображенную огнем плоскость, вздохнул и потянул с головы пропитанный потом шлемофон. Пряжки ушных клапанов заело. Он рвал их, до крови ссаживая на пальцах кожу, дергал злосчастные эти пряжки из стороны в сторону. А к «голубой двадцатке» наперегонки бежали товарищи. Впереди Новиков. Он спешил — Новиков. Он подхватил Аркадия на руки, закружил и… и поцеловал.

— Как еж, — смущенно сказал тогда Аркадий, все еще теребя неподатливую пряжку.

— И верно! — удивился капитан, поглаживая большой, с блюдце, ладонью светлую колкую щетину на подбородке. — Оброс, а побриться запамятовал.

Только и поговорили. Чувства выразить можно было лишь молчанием: всякие слова умаляли их полноту. «Видишь, сколько солнца, сколько жизни вокруг? — молча радовался Аркадий, приглашая и Новикова разделить радость. — Красота?!» — «А слышишь, как стрекочут кузнечики? — молча откликался капитан. — Соловьи!»

Аркадий внезапно прервал этот памятный ему диалог: в рокоте моторов — не тогда, а сейчас! — возникла фальшивая нота. В воздухе она была опаснее самого плотного зенитного огня.

Через плексиглас кабины Аркадий посмотрел на левый мотор. Все вроде нормально. Значит, неполадки с правым. Так оно и есть: из-под кожуха мотора по плоскости к срезу крыла тянулась, переливаясь в лунном свете, ровная серебристая полоса. «Может быть, обойдется еще? Может быть, пронесет нелегкая?» Лицо штурмана, обрамленное темным мехом туго затянутых ушных клапанов шлемофона, не выражало ничего, кроме обычной озабоченности. Аркадий с удовольствием отметил это про себя. Мотор вдруг сделал перебой. Еще и еще!..

Наушники выплеснули взволнованный голос Михаила:

— Перебои в правом моторе! Товарищ командир, винт заклинило!

И тогда штурман сказал тоже:

— А я надеялся…

— И я тоже надеялся. Масляный радиатор отказал, — подытожил Аркадий. — Че-е-ерт!

— Один мотор на «туда и обратно». Без бомб, Аркадий, еще куда ни шло, а с полной нагрузкой…

— Коля! Мы сбросим бомбы на немцев, только на них. С этим все! Как там запасная цель?

— Позади, километрах в сорока.

— Точнее?

Николай прикинул по линейке расстояние, скорость, определил угол сноса при одном работающем моторе и склонился над картой.

— В тридцати трех! Облачность низкая, сплошная. Ветер сильный, лобовой… Узел железных дорог.

«Голубая двадцатка» развернулась на сто восемьдесят градусов. Летели молча. Резкий встречный ветер гасил и без того малую скорость. Штурвал, напоминая о мертвом моторе, по-приятельски давил Аркадию на ладонь: «не забывай о крене». Николай, отработав данные по запасному объекту, обвел его на карте красным карандашом и спросил у Аркадия:

— Бомбим вслепую?

— Нет. Бомб у нас негусто.

— А мотор?

— А война?

Спорить было бесполезно: Аркадий нахмурился. Машина, словно в молоко, нырнула в толщу облаков. Стрелка альтиметра дрогнула, замерла и поползла вниз. Ночь. В ночи земля. И ни огонька в ночи.

— Аркадий! Цель под нами. Даю свет!

Маленькими лучами вспыхнули и повисли над землей САБы — светящиеся авиабомбы. Под ними растекся бесформенным темно-зеленым пятном хвойный лесок. Черными квадратами и прямоугольниками крыш проскользнул под крылом заснеженный поселок. Проплыла в обнимку с колеблющейся тенью угрюмая башня элеватора. Станция. Узорная паутина рельсов на белом снегу. Глухой тупик с резервными паровозами. Водокачка… Снизившись, машина прошла над путями, над тесным скопищем вагонов, платформ и цистерн. Эшелоны, эшелоны, эшелоны…