Адий Шарипов - Фронтовые повести

Показалась колонна. Впереди понуро, засунув руки в рукава, обреченно, словно на смерть, идут колхозники. Каждый шаг для них таит в себе смерть. А позади них в лесной тишине то и дело раздается немецкая команда: «Вперед, вперед!»— и слышно бряцание оружия. И колхозники идут. Нет у них никакой уверенности, что где-то, вот еще один шаг, — и железнодорожное полотно не взлетит на воздух и вместе со шпалами и обломками рельсов не лягут на снег людские тела… Каждый из них знает, что неспроста фашисты выставили вперед этот живой заслон. И все же каждый надеется на лучший исход, думает, что вот-вот вместо неминуемой смерти явится спасительное чудо. Такова уж человеческая природа — надеяться на лучшее, в любую трудную минуту верить в торжество жизни.

Никто из обреченных не знал о партизанской засаде, никто не видел, как из-за корявого ствола сосны настороженно сверкают зоркие глаза Батырхана. В руках у него концы проводов. Через несколько мгновений он должен соединить их. И от того, в какой момент он соединит их, будет зависеть многое…

Беспечно идут фашисты, в полной уверенности, что впереди— расправа над неуловимым отрядом, а затем спокойная жизнь.

Мощный взрыв потряс землю в самой середине немецкой колонны, когда колхозники уже прошли. Батырхан выбрал момент, когда соединить концы проводов. Грохот взрывов, автоматные очереди, крики растерявшихся солдат — все слилось воедино.

Партизаны мстили за свои недавние страдания, за уничтоженную базу, за свое обжитое, ставшее родным гнездо.

Каратели отступили.

После боя Лебедев собрал крестьян, шедших впереди отряда. Один из них, пожилой, с бородой, старше других, виновато заговорил о том, что немцы погнали их силой, что сами крестьяне, конечно, не думали вести врага к партизанам и что от имени всех своих земляков он передает своим избавителям спасибо.

— От одной смерти ушли, — заговорил другой колхозник, помоложе. — Но в деревню нам теперь нельзя возвращаться. Дайте нам оружие и принимайте в свой отряд. Нам есть за что посчитаться с фрицами… Они нас за скотину считают, на убой повели, гады! Только нас не вините, не думайте, что мы проводниками шли, сами видите…

Лебедев успокоил крестьян, сказал, что их примут в отряд, что теперь, в грозный для Родины час, все должны подняться на борьбу.

После этой стычки для отряда Коротченко наступила передышка. Позже партизаны узнали, что тому способствовало наступление наших войск под Москвой, куда Гитлер приказал бросить все тыловые части.

В лесу наступило затишье.

Надолго ли?

Через два дня, в метель, возле деревни Деньгубовки совершил вынужденную посадку самолет с черной свастикой. Небольшой отряд десантников на его борту летел через линию фронта, но помешала непогода. Фашистский пилот не дотянул километров двадцать до аэродрома.

Не прошло и часа, как возле самолета оказалась группа партизан во главе с Коротченко. Окружив самолет, партизаны знаками предложили экипажу и десантникам сдаваться. Те ответили стрельбой.

— Тем хуже для них, — сказал Коротченко Жилбеку. — Неужели думают спастись от наших автоматчиков?

— Тимофей Михайлович, возможно, они уже связались по рации с аэродромом и ждут помощи, — отозвался Жилбек.

— Пожалуй, ты прав, на аэродроме большой гарнизон.

— А что если шарахнуть из противотанкового ружья по бензобаку? Загорится как спичка, и фрицам только останется хенде хох!

— Нет, в самолете хорошая радиостанция. Если мы сумеем захватить ее, то можно будет наладить связь с Большой землей. Тогда сможем вызывать специальные самолеты и отправлять в тыл раненых партизан. Если подожжем самолет, радиостанции нам не видать. Как бы они сами, сволочи, не повредили ее умышленно.

— Не додумаются. Но спешить надо.

Зарецкий еще раз прокричал на немецком языке, чтобы фашисты сдались без боя. В ответ раздался выстрел, и с головы Зарецкого слетела шапка. А минут через пять послышался рокот мотора, и над деревней закружил самолет со свастикой, видимо разыскивая потерпевших аварию.

— Стреляйте по бензобаку, — приказал Коротченко Жилбеку.

Партизаны вмиг изрешетили пулями фюзеляж. Раздался взрыв. Черный дым косо потянулся вверх, солдаты бросились врассыпную. Ни одному из них не удалось на этот раз уйти от расплаты. Обратно на базу возвращались через деревню Будвинец. Как всегда, впереди шли разведчики.

Деревня словно вымерла. Во дворе пусто, не слышно голосов, не видно никаких признаков жизни. И только единственный обитатель деревни, старик лет восьмидесяти, еле передвигавший ноги, встретил партизан. Оказалось, что сегодня утром фашисты собрали весь скот у жителей, до последней телки, и угнали его. Деревню грозились сжечь, вот почему никто не остался в ней. Одни ушли в соседнюю деревню, а иные — в лес, переждать немцев. Фашисты, слава богу, не спалили ни одной хаты, побоялись мести партизан.

— А ты, добрый человек, откуда будешь? — неожиданно обратился старик к Жилбеку.

…Как ни вспоминал потом Жилбек, не мог припомнить, почему этот старик врезался ему в память сразу же, с первого взгляда, и как будто на всю жизнь. Или потому, что жалок был вид одинокого, всеми оставленного человека в пустой, безлюдной деревне. Или потому, что он обратился прежде всего к Жилбеку. Нет, вернее всего потому, что весь последующий рассказ старика коснулся самого сокровенного…

— Я из Казахстана, дедушка, — ответил Жилбек, чувствуя, как от неожиданного волнения забилось сердце. — А что?..

— Тут у нас недавно объявилась женщина. Вроде тебя, то ли из казахов, то ли из киргизов. У меня старуха сердобольная, приютила ее, стала расспрашивать, как она попала в наши края, за тридевять земель. Она отвечает, замуж недавно вышла, муж командиром был, возле границы службу проходил. Приехал, говорит, в отпуск, женился на мне, а я, говорит, без него жить не могла, уехала с ним. Свадьба, говорит, была целую неделю, вся ихняя деревня гуляла.

— Товарищи, Тимофей Михайлович! — почти закричал Жилбек. — А вдруг это она, моя жена, Жамал?! Я ведь как раз перед войной женился, и свадьба у нас целую неделю была, и жена со мной уехала на границу. Точь-в-точь такая история.

— А если это не она?

— Что ж, тогда женим Жилбека на этой, никуда не денешься.

Решили подождать. Отряд разошелся по ближним избам, чтобы не привлекать внимания, а Жилбек вместе с неразлучным Алимбаем и Павликом остались на улице.

К вечеру из леса стали выходить жители деревни, в основном женщины, старухи, маленькие дети.

Из своей избы показался старик, приложил ладонь ко лбу, вгляделся.

— Вон, кажись, она-то и идет. Рядом с моей старухой ковыляет, гляди.

Жилбеку хотелось немедленно броситься вперед. Он еще не увидел, еще не различил Жамал, но сердце его чувствовало — это она!