Олег Коряков - Странный генерал

Однако главное уже было ясно, и разговор распался на мелкие, отрывочные реплики.

– Суждения мы слышим здравые, – бросил генерал Деларей. – Коммандо наши должны быть не более пятисот человек каждое. А во главе необходимо ставить людей сильных и ответственных, умеющих действовать самостоятельно.

– Фургоны долой! – решительно сказал Девет.

– Но фельдкорнетства разделять не следует, – вставил Жубер, отвечая, видимо, Деларею. – Землячество для нас – залог воинской спайки и верности.

Все это были уже частности. Крюгер встал, большой, тяжелый, не поворачивая головы, исподлобья повел по комнате прищуренным взглядом. Наступило молчание.

– Что ж, господа… Разных мнений как будто нет, и я рад этому. Теперь надобно нам посоветоваться еще по одному важному делу. – Он повернулся к секретарю: – Дайте-ка сюда телеграмму Луиса Бота.

Бота запрашивал, как поступить с угольными копями Наталя – оставлять их в сохранности или уничтожать. В последнем, как было заметно по телеграмме, он сомневался.

– Н-да, вопрос весьма серьезный, – со строгой назидательностью сказал Жубер.

– Но ясный! – откликнулся Штейн. – Уголь, как хлеб, нужен Англии. И не может быть двух мнений, уничтожать копи или не уничтожать. Что касается меня, я готов своими руками взорвать половину родного мне Оранжевого государства, если этим будет обеспечена независимость моего народа!..

Крюгер слушал, казалось, равнодушно, ничто не выдавало его мыслей. Дядя Поль знал, что буры, да и многие бургеры тоже готовы сровнять копи с землей. Доведись до него лично, он бы тоже, как и Штейн, проголосовал за это с легкой душой. Но как президент, как глава государства мог ли он рассуждать, не учитывая и противоположных взглядов? Он хорошо понимал, почему тот же Бота сомневается и шлет телеграфные вопросы: Бота прочно связан с промышленными кругами и делом, и деньгами.

– Ну-с, господа, какие еще есть мнения?

Порывисто поднялся коммандант Герцог:

– Я решительно поддерживаю президента Штейна. Играем ли мы с врагом или ведем с ним войну? Я полагаю, не играем, но ведь уголь-то – средство для ведения войны, и как можно оставлять его противнику? Сделать это – проявить не гуманность, а слабость…

«Надолго ли хватит вашей решимости? – думал Петерсон, потягивая трубку. – Пока бурские армии на территории Наталя и Оранжевой республики, хватит. А коль скоро военные действия перекинутся в промышленные районы, речь пойдет о кармане промышленников, и песня станет совсем иной. Понимает ли это Крюгер?»

– Хорошо, господа, – сказал Крюгер. – Мы учтем высказанное здесь сегодня. Но нельзя, конечно, не учесть, что среди предприятий есть и такие, которые принадлежат людям других наций, и, прежде чем наносить им ущерб, надобно взвесить все очень обстоятельно. («Да, да!» – сказал Жубер.) Наверное, надобно иметь в виду и то, что предприятия эти в будущем, на которое все мы надеемся, помогут нам оправиться от многих бед, вызванных войной. Я рассматриваю сегодняшние суждения как предварительные и позволю себе к данному вопросу вернуться еще. Возражений нет?

Штейн низко опустил голову. Крюгер сделал вид, что не заметил этого.

– На этом, господа, закончим? – Крюгер задумчиво поскреб бороду, словно не знал, надо ли поделиться с генералами тем, что мучило его.

«Не забывайте, что теперь впереди Вааль, – хотелось крикнуть ему. – Опять Вааль!» Эта мысль будила в душе тревожный, сумрачный набат – воспоминание о тех далеких днях, когда, отступая перед натиском англичан, буры Преториуса из натальских земель двигались через Вааль, чтобы выжить или погибнуть. «Что готовит нам провидение ныне?»

Старый президент ничего не сказал об этом, только снова нахмурился и, вздохнув неприметно, привычно предложил:

– Помолимся во славу всевышнего…

На южном склоне безымянного холма на левобережье реки Клип, обычно бурной, норовистой, а в этот осенний месяц май пересохшей и сникшей, стоял одинокий баобаб. Он был стар, некогда могучий исполин, молния развалила толстый ствол надвое, баобаб засыхал. Корни его еще цепко держались в земле и жадно пили влагу, трепетные листья на ветвях упрямо тянулись к солнцу и под напором холодного ветра роптали сердито и дружно. Но сил гнать влагу от корней к листве становилось все меньше, баобаб засыхал, скоро листьям будет уже невмоготу противостоять лихому ветру, и они, побуревшие, безжизненные, отпадут и полетят на землю, чтобы сгнить в ней…

Под этим деревом стоял президент Крюгер. Он приехал, когда у Бота только что закончился кригсраад, и пожелал сразу же взглянуть на позиции. Все прошли вот к этому баобабу. В нескольких шагах за Крюгером замер Луис Бота, остальные генералы и комманданты почтительно толпились чуть поодаль; лишь Якоб Деларей небрежно прислонился к стволу дерева.

Президент был хмур и молчалив. Широкие массивные плечи его опустились, он ссутулился, заложив руки за спину; трубка, зажатая в зубах, потухла, Крюгер забыл о ней, неотрывно глядя прямо перед собой.

Перед ним вдали были английские позиции.

После захвата Блюмфонтейна лорду Робертсу пришлось вначале несладко. Сильно потрепанная армия оккупантов более месяца зализывала раны. Госпитали были переполнены. Кроме всего прочего, навалился тиф. Когда английские войска двинулись из Блюмфонтейна на север, они оставили в тылу почти пять тысяч тифозных больных. Но армию пополнили свежими подкреплениями – теперь под командой лорда Робертса было семьдесят тысяч человек при ста восьмидесяти орудиях, не считая пятидесяти пяти тысяч солдат Буллера в Натале. 12 мая пал Кронштадт, семнадцатого буры сняли осаду с Мэфекинга: они боялись окружения, достаточно было урока Кронье.

Громада английской армии нависла над Ваалем. Несколько дней назад она форсировала его под Веринигингом. Войска Луиса Бота, нового трансваальского главнокомандующего, отойдя, расположились на горных отрогах вдоль левого берега реки Клип южнее Йоганнесбурга. К ним присоединились коммандо с нижнего течения Вааля и подоспевшие от Мэфекинга две тысячи бойцов генерала Деларея, занявшие оборону юго-западнее Йоганнесбурга.

Несколько дней подряд в Претории заседало исполнительное собрание республики. Решался вопрос: быть или не быть, продолжать битву или сдаваться?

Спор был длительным и ожесточенным. Виллем Шальк Бюргер, после смерти президента Жубера в конце марта занявший его пост, настаивал на окончании военных действий. Угрюмый и неразговорчивый, он вдруг стал необычайно красноречив. Его длинная тощая фигура металась между президентом и членами собрания, круглая черная борода тряслась: