Алексей Ивакин - Десантура

— Мать…

— Да ладно, сынок, заведу я ещё котейку. А вот детишек-то как бабы заведут, ежели вас на войне поубивают? Охохо… Иди, сынок, чай заботы у тебя военные? Прости старую, каркаю тебе тут под руку…

Агриппина Матвеевна поправила серый платок на голове, повернулась и пошагала, переваливаясь по свои старушечьим делам.

Сержант Фомичев долго смотрел ей в след. Потом поглядел, прищурившись, на желтое мартовское солнышко, и пошёл к позициям.

Хотя весь гарнизон и составлял всего лишь двадцать бойцов — оборону они держали крепко. Спасибо немцам, кстати. На второй день после взятия деревни в одном из сараев Фомичев обнаружил в сарае склад мин. В основном, противопехотных.

Немцы могли атаковать только с одной стороны. С дороги, ведущей к Большому Опуеву. С севера и востока деревню прикрывали поля и леса. С запада — речка Чернорученка и болото Невий мох. И только с юга вела дорога — узкий зимник. Именно эту дорогу Фомичев и перекрыл противотанковыми, густо пересыпав их противопехотками. И в первую же атаку у немцев подорвался там танк. И запер дорогу напрочь. А по полям танки идти не могли — глубина снежного покрова достигала полутора метров. Зима-то была снежной. Немцы пытались пройти пехотой по полям — но и там Фомичев щедро раскидал мины. Да и атаковать, проваливаясь по пояс в снегу, немцы не умели. Так атаковать никто не умеет. Кроме финнов. Финский лыжный батальон и ударил по десантникам позапрошлой ночью. И только трофейный «МГ» с чердака вовремя ударил по цепи летящих по целине финнов. Ночи-то морозные, лунные… Так цепью и лежат, сволочи.

После чего немцы подозрительно притихли.

Даже авиация не долбит! Впрочем, это понятно. Аэродром-то наши ещё в первые дни накрыли.

— Живы, бойцы? — Фомичев спрыгнул в траншею.

— А фиг ли нам, сержант! ещё б табачку с водочкой, можно тут и до Победы прожить!

— Победу нам самим надо сделать, боец… — буркунл Фомичев. — Как тут у вас?

— Тишина, сержант! Солнце греет, птички поют. Весна скоро! Что из штаба, какие вести?

— Никаких, пока. А вы тут не расслабляйтесь. Немец, он хитрозадый. Каверзу точно думает. Ежели что… Я в штабе.

Штабом десантники Фомичева называли единственный в деревне полукаменный дом — низ кирпичный в три слоя, верх деревянный в два бревна. Даже миномётчики немецкие не могли разбить его стены. И узкие окна первого этажа надёжно предохраняли от осколков. Богатей, видать, строил ещё до Октября.

Здесь же и жила давеча Тонька со своим «велетинаром»… Сучье вымя…

Коля Фомичев плотно закрыл дверь. В лицо пахнуло сладким теплом и запахом сушеной свеклы. Как дома. Мамка из морквы и свеклы «камфеты» делала, нарезала долечками и сушила на печке. Сладкиеее…

В подвале десантники нашли мешок свеклы. Сначала так по паре сожрали, потом обо… обделались красно-жидким в сортире. Пришлось делать паренки. Это когда свеклу или ту же морковку, или даже репу — нарезаешь мелкими кусочками, паришь в чугунке, а потом высушиваешь на печке — вкуснейшая вещь! Камфеты, да… Как ириски, которые сержант Фомичев пробовал только раз. В самом Кирове, на вокзале.

А в избе на этот запах не обращали внимания. Бойцы яростно спорили о чем-то.

— А я не женился! Она хотела! Мать хотела! И ее мать хотела! А я не женился! Понял?

— Ну и дурак!

— Дурак, дурак, да? А вот ты мне скажи, женился бы я, а утром в военкомат!

— Ну…

— Жопу гну! Я в деревне последний парень остался. Только малолетки. Да пацаны постарше домой стали вертаться. Вона мать писала — в феврале Митька вернулся. Сосед. Гармонист первостатейный был. А безрукий сейчас. По плечи вырвано все.

— Ну…

— Не нукай! Не запряг! Рук нет, а мужицкий корень на месте! Бабы-то терпеть не умеют. Женился бы я, распечатал бы… А она к Митьке-безрукому. Ладно-то или как?

— Не ладно. А с чего взял, что она к Митьке-то побежит? Он ж ее даже прижать не сможет.

— Бабы — они такие. Прижать не первое дело. Сила мужицкая в другом месте! — Высокий парень у окна нервно колотил по стене крепко сжатым кулаком. — Вот выберусь отсюда — первым делом в банно-прачечный отряд пойду.

— Корнем трясти? — хохотнул кто-то в темноте далекого угла.

— Дура ты! Дура! Я девку голой только на пруду из кустов выглядывал!

— Сам ты дура, Фофанов. Мог бы и не только поглядеть, а и полапать как следует! Женился бы и хорошо.

— Ну уж нет! Вернусь — первым делом под подол ей полезу. Проверять. Целая она или нет.

— А ну не целая — тогда как!

— Убью, — сказал Фофанов. Спокойно так сказал. — Ее убью, хахаля убью и председателя убью.

— А председателя-то за что? — удивился голос.

— А что не доглядел…

— Эх… Да разве тут доглядишь… — вздохнул кто-то ещё. — Как там в песне-то… «И у детской кровати тайком, сульфазин принимаешь…»

— Слышь, Колупаев, я ведь и тебя сейчас прирежу… — Фофанов стал медленно приподниматься.

— Стоять! — Фомичев рявкнул, перекрыв назревающую драку. — Обалдели, что ли? Немец вот-вот атакует, а они тут из-за баб несуществующих решили зубы друг другу посчитать!

— Извини, Фомичев! Тут чего-то Фофанова на воспоминания понесло.

— А ты, зубоскал, и готов поиздеваться, да?

Сержант Паша Колупаев встал из своего угла, тяжело вздохнув:

— Серег, извини, не со зла я!

Фофанов молча кивнул. Потом пожал протянутую руку Колупаева.

— Новости есть?

— Есть, Паш… Выйдем?

Фомичев и Колупаев вышли на воздух. Солнышко яростно наверстывало упущенное зимой, стуча капелью по уцелевшим наличникам.

— Донесение из штаба бригады, Паш. Уходим.

— Куда?

— Обратно на базу. Аэродром готов, эвакуация раненых начинается. Слава Богу, отлежались тут в тепле, подкормились немного…

— Картохой вареной…

— В лесу и картохи-то нет.

— Тоже верно. Прислали кого?

— Нет. Сами будем вытаскивать до базы.

— Звездец… Нас тут двадцать здоровых и сотня раненых! По пятерых на брата! Тарасов чем там думает-то?

Колупаев аж схватился за голову, обдумывая — как лучше эвакуировать раненых.

Фомичев вздохнул:

— Паш… Часть раненых своим ходом доберутся. Тут всего пять километров. На полпути встретят, помогут, дотащат ослабевших.

— А если…

— А если немцы… На этот счет, надо прикрытие оставить. Человек пять. С пулемётом и ПТР.

— Понятно…

Потом сержант Колупаев посмотрел в глаза сержанту Фомичеву и…

— Да, понял, Коль, понял. Я останусь.

— Паш… Я бы, но приказ-то мне…

— Нормально все будет, Коль… До темноты выждем и к вам рванем! По рукам?

Они пожали руки и разошлись — каждый по своим делам.

А ещё через два часа прощались снова.

— Догоняй!

Фомичев надел веревку от самодельных волокуш на грудь и сделал шаг вперёд. На волокушах лежал, так и не пришедший в сознание со дня атаки на Опуево, какой-то неизвестный Колупаеву боец.