Юрий Гончаров - У черты

Капитан шел быстро, путь ему был знаком. Свернули налево, направо. Опять налево и опять направо, вошли в каземат, просторней других. На полу лежали два продолговатых деревянных ящика.

– Берите – и наружу, к машине, – скомандовал капитан.

Антон ожидал, что ящики будут тяжелыми, и приготовился к этому всеми своими мускулами. Но они оказались легки, нести вдвоем не составляло никакого труда. Было просто неудобно проходить с ними крутые повороты, углы ящика упирались в стены, скребли по ним.

Капитан опять шел впереди, стуча по бетонному полу подковками офицерских хромовых сапог, освещая фонариком дорогу. Исчезни он со своим знанием подземных закоулков и фонариком, подумал Антон, и одним, без него, наверх не выбраться.

Что же это за подземелье, кто тут спасался, в этих бетонных стенах, под многометровыми сводами, где уютно только крысам и мокрицам, когда Берлин потрясали те тысячи и тысячи снарядов, что были выпущены по нему в дни штурма? Уж не Гитлер ли? Для кого бы еще стали строить на такой глубине такое мощное убежище, снабженное всем необходимым, всеми удобствами для длительного пребывания? Спросить капитана? Но он производил впечатление очень спешащего, очень погруженного в свои дела и мысли человека. Да и не стал бы он отвечать на такие вопросы простым солдатам, случайно остановленным им на улице.

Ящики капитан приказал опустить на землю у задних дверей автофургона. Картонные коробки с бумагами были уже в кузове.

– Все, ребята, спасибо, можете быть свободны, – сказал капитан Антону и солдатам. – Теперь я еще пишущую машинку притащу, – сказал он шоферу, – и поедем.

– Так зачем же вы, товарищ капитан, я смотаюсь!

– Нет, я сам. Тебе сунут какую-нибудь дрянь, а я там вполне исправную присмотрел. Меня не обманешь.

Капитан быстро пошел назад, а солдаты с Антоном направились в сторону рейхстага.

– Эй, ребята, погодите! – услышали они за спиной.

Шофер махал им, призывая вернуться. Был он уже в годах, небрит, с серебристой щетиной на щеках. Заношенная гимнастерка пузырилась над его поясным ремнем. Сапоги, похоже, хранили на себе пыль еще прошлого лета. Трудно было представить его городским жителем, а вот на колхозного шофера он походил вполне.

– Вообще-то не положено, дело секретное, но раз вы несли – я вам покажу. По гроб жизни не забудете, – сказал он и с этими словами снял крышку с того ящика, что нес Антон с напарником.

В ящике находилось что-то черное, обугленное, скрюченное, – сразу даже не поймешь – что. Белыми были только зубы, выставленные в каком-то пугающем оскале. Лишь через пару минут до сознания Антона и его товарищей дошло, что перед ними останки человека, побывавшего в сильном огне, но так до конца и не превращенного в уголь и пепел.

– Что это? – в один голос спросили стоявшие рядом с Антоном трое молодых солдат.

– Не что, а кто. Гитлер это – собственной персоной.

– Брось! – только и сказали пораженные бойцы, отказываясь верить.

– А вот это его жинка, – сказал шофер, открывая второй ящик.

То, что там чернело, сильно уменьшенное огнем против тех размеров, что были до сожжения, вообще не напоминало человека, скорее, это были косточки и какие-то кусочки, жилочки маленькой обезьянки, тоже скалившей свои мелкие, наполовину искусственные, фарфоровые зубки.

– И куда же их? – спросил потрясенный Антон.

– На экспертизу. На опознание.

– Кто же их в таком виде может опознать?

– В таком – никто, – рассудительно ответил шофер. – Их по-другому будут опознавать, научно. По костям, по зубам. Снимки зубов нашлись, медицинские записи. Ученые сличать будут.

Шоферу явно нравилось демонстрировать содержимое ящиков, выступать в роли знающего важную тайну, с апломбом разъяснять ее зрителям.

– А может, это ошибка, не Гитлер вовсе? – произнес Антон.

– Исключается, – мотнул головой шофер. – Как бы не десять свидетелей уже подтвердили. Из прислуги немецкой, из охраны. Кто его мертвого из кабинета на кострище тащил, кто бензином обливал, кто поджигал… Бензину мало раздобыли, не хватило, а то б и пепла от них не осталось…

Бывают странные состояния, когда понимаешь, что перед тобой реальность, но все равно кажется, что это какой-то мираж, только лишь чудится, и сам ты словно вдруг лишился плоти, стал невесом, воздушен, куда-то летишь, в каком-то парящем полете…

В конце шестого класса или в начале седьмого Антон однажды пришел в дом к сокласснику Олегу Кущинскому. Особой дружбы у Антона с Олегом не было, просто надо было взять то ли тетрадку, то ли учебник. Отец Олега начальствовал над городским банком, семья жила в достатке, в просторной квартире с хорошей мебелью, дорогими вещами: на полу и на стенах ковры, пианино, красивая посуда в зеркальном буфете. Олег похвастался последним семейным приобретением: радиоприемником, с которым можно слушать заграницу. Это был большой полированный ящик с вертикальной шкалой и названиями всех европейских столиц и крупных городов, с эбонитовым диском для настройки. Внутри красновато светились радиолампы, облитые сверкающим серебром. Такой приемник Антон видел впервые. Это была мечта многих, но мало кому он был доступен. Олег стал вращать диск настройки, и после треска, шороха, свиста попал на какую-то заграничную станцию. Транслировался митинг. Пронзительный мужской голос что-то громко кричал, а толпа отвечала одобрительным гулом. Он был похож на гул охваченного бурей океана. Несколько коротких, на истерических нотах, выкриков оратора – и рев миллиона голосов, несметной толпы, охваченной экстазом. Словно из пучины вод вырастает, вздымается до высоты гор гигантский вал, катится, сметая все на своем пути, и рушится на каменистый берег, расшвыривая гальку, взрываясь облаками пены, тучами брызг. Олег уже разбирался, что можно услышать в приемнике. Он сказал, что передача из Германии, Гитлер выступает перед своими сторонниками. Антон хорошо запомнил общее впечатление от того, что доносили радиоволны: разгул каких-то титанических сил, равных разве что самому грозному на планете вулкану. Ощущение это нельзя было забыть, потому что уже тогда было точно известно, куда направятся эти силы, эта сатанинская энергия, разбуженная Гитлером, воплощая в себе его неукротимую, бешеную волю, его дикие, абсурдные и тем не менее заманчивые, соблазнительные для миллионов германцев замыслы, – на Советский Союз…

И вскоре началось то, от чего содрогнулся мир: зарева пожаров над городами Европы и России, глубокие рвы и бесконечные виселицы с телами расстрелянных и повешенных патриотов, печи Освенцима, Майданека и десятков подобных лагерей, фабрик смерти, – для уничтожения неарийцев и очищения занятых ими территорий для проживания, численного умножения и благоденствия исключительно одних немцев. И во всем этом – в каждом большом и малом действии, в каждом слове германских властей, в каждом шаге германских армий был, присутствовал он, Гитлер, в каждой германской убивавшей пуле был он – Гитлер, его злой, ненавидящий человечество дух, его людоедские планы, приведенные в исполнение, его не знающая никаких пределов личная диктатура, его редкий даже для пациентов психических клиник фанатизм.