Мак Химэн - Трудно быть сержантом

— Ты забыл, где мы находимся? Так можно все дело испортить! — Пришлось спрятать табак в карман.

Минуты две мы сидели молча. Наконец Бен сказал:

— Я пойду первым. Если все будет в порядке, лезь за мной. Если меня заметят, то беги и пытайся перелезть через забор в другом месте, а главное-не суйся, если меня сцапают.

— Что ты говоришь. Бен, разве я тебя оставлю?

— Так надо. Если я попадусь, поднимется такой переполох, что ты сможешь пробраться

незамеченным, ясно? А обо мне в эту минуту забудь.

— Нет, Бен, не бывать этому!

— Отставить! — гаркнул Бен, — рядовой Стокдейл, выполняйте мои, приказания.

И тут я понял, что Бену очень нравится чувствовать себя, как на войне, и принялся слегка ему подыгрывать: присел, как он, на корточки, стал тревожно озираться, а потом нарочно говорю, что слышу, мол, как переговариваются часовые. Он прислушался и согласился.

— Ложись, — последовала команда, и мы растянулись пластом. Минуты через две Бен медленно приподнялся, осмотрелся и успокоился. Тогда я снова говорю, что до меня донеслись голоса часовых, окликавших друг друга где-то позади нас. Бен опять весь обратился в слух, а потом прошептал:

— Ничего, ничего, не волнуйся. Тогда я уже совсем разошелся и сказал Бену, что слышу лай собак, крики людей, пальбу. Сказал и сам, почувствовал, что хватил через край. Вену это не понравилось.

— Будет тебе, Уилл… Ничего ты не слышишь, все ты выдумываешь.

Пришлось сказать в оправдание, что мне так показалось. Я стал его уговаривать:

— Может быть, мы все-таки пойдем вместе, Бен? Я приподниму проволоку, а ты проползешь.

Но Бен только руками замахал. Он сидел на корточках, озираясь по сторонам, и наклонял голову, когда свет падал на нас.

И вот, наконец, Бен стал карабкаться на забор. Скоро он добрался почти до самого верха, но тут произошла заминка. Он зацепился одной ногой за проволоку и никак не мог освободиться. Потом он запутался и другой ногой. Я уже собрался его выручать, как вдруг Бен так отчаянно задергался, что потерял равновесие и… Послышался треск, будто где-то в лесу упало большое дерево.

Когда я подбежал к приятелю, он лежал без памяти и не двигался. Ощупав его, я убедился, что переломов нет: просто человек от сотрясения потерял сознание, и все.

Пришел мой черед командовать, и я решил пустить в дело свой план. Правда, мудрить я особенно не стал, а просто поднял Бена, дотащил его до шоссе и нанял попутное такси, а шоферу сказал, что мой приятель сильно пьян, и велел везти нас к вокзалу.

На вокзале я обшарил карманы Бена. Денег у нас оказалось одиннадцать долларов и пятьдесят пять центов на двоих. Подхожу к кассе и вижу, что на билет до Мартинвилля денег маловато. Тогда я взял билеты до той станции, куда хватило денег: все же лучше, чем сидеть на месте.

Получив билеты, я занялся Беном. Привел его в чувство холодной водой и рассказал, в каком положении мы очутились. Начальник мой соображал плохо. Он молча сидел на скамейке в зале ожидания и все потирал шею.

У меня оставалось еще центов тридцать после покупки билетов, на эти деньги я решил напоить Бена кофе, чтобы у него прояснилось в голове. Пока Бен пил кофе маленькими глотками, я сидел и ждал, когда он начнет шевелить мозгами и командовать.

Когда мы сели в поезд. Бен все еще чувствовал себя неважно. Я нашел ему место у окна, и он сидел недовольный, молча потирая шею. Бен любил, чтобы все шло как по маслу, а если так не выходило, он сразу же вешал нос. Все в жизни для него было либо очень хорошо, либо очень плохо, а середины он не признавал. Командовать ему, видно, было еще рано: усталость так сморила беднягу, что он заснул, уронив голову на грудь. Тогда я решил не терять даром времени и уладить дело с билетами. В первую очередью я решил найти кондуктора и попросить его подыскать нам с Беном какую-нибудь работу в поезде, чтобы нас довезли до самого Мартинвилля. Но кондуктора нигде не было.

В одном купе кто-то наигрывал на гитаре, да так хорошо, что я не удержался и зашел. Вижу: играет молодой парень, а с ним рядом сидит слепой с бородкой. Через некоторое время пришел еще один малый с губной гармошкой, и мы весело провели время.

Ребята играли, а слепой пел. Потом мы спели две песни все вместе. Первая называлась «Загуляю-закучу». Запевал слепой. Дребезжащим тенором он выводил:

— Если ты богат, мой милый. Я карман твой облегчу.

Второй куплет мы пели вдвоем, а потом стали подпевать все:

— Как запьем и загуляем. Я все деньги прокучу.

Песня пришлась музыкантам по душе, и мы пели ее до тех пор, пока нам не надоело,

Тогда затянули другую:

— В Галилее мальчишка рос. Проказника звали Иисус Христос, — выводил слепой, а я подпевал:

— Ти — ли — ли, ти — ли — ли.

— Так точно, сэр, Иисус Христос, — выкрикивал слепой, и я снова подхватывал припев. Эта песенка тоже здорово всех позабавила, и мы даже поменялись ролями: я начинал, а слепой подпевал. Между прочим, слепой делал сразу два дела: пел и непрерывно жевал табак, да так усердно, что несколько раз подавился табачной жвачкой. Потом я попросил у парня губную гармошку и изобразил на ней охоту на лису с собачьим лаем, криками охот-инков, ржанием лошадей и еще всякими штуками. Когда я кончил, слепой спросил, приходилось ли нам слышать, как изображают шум поезда. Мы, конечно, хором сказали нет. Тогда старикашка встал и начал шаркать по полу ногами, пока и впрямь не получилось что-то напоминающее шум поезда. Правда, я видел, как один человек подражал поезду лучше, но тот был зрячим. А наш слепой и впрямь вообразил себя поездом и стал изображать такие свистки и всякие другие шумы", что кондуктор, просунув голову в дверь, сказал:

— Нельзя ли потише, сэр?

Слепой рассердился, стал ругать кондуктора, а кондуктор его. Вдруг слепой как плюнет табачной жвачкой. Он хотел попасть в кондуктора, а угодил в щеку музыканту, а тот как взовьется от злости, и началась перебранка. Кондуктор ушел от греха подальше. Тогда мы с другим музыкантом сыграли "Я шла со Спасителем рядом", и это немного успокоило слепого. Тут я вспомнил, что мне надо поговорить с кондуктором, и пошел его догонять.

Разыскал я его в другом вагоне и стал объяснять, что нам с Беном нужно доехать до самого Мартинвилля, а билеты скоро кончатся, и денег нет. Кондуктор оказался славным парнем. Выслушал он меня и говорит:

— Какое совпадение! Когда я служил в тридцать втором пехотном полку и мы с ребятами ездили в отпуск в Париж, с нами приключилась точно такая же история. Возвращаемся мы обратно, а денег кот наплакал. Какие уж там билеты! Мы было… А почему вы, собственно, стоите? Садитесь, садитесь, молодой человек, давненько я не говорил с солдатом.

Мы пожали друг другу руки, я уселся напротив, и кондуктор начал рассказывать, как он жил в Париже. Это была очень длинная история, так что я устал слушать. К тому же, у кондуктора была скверная привычка все время лезть собеседнику в лицо и мотать головой. Уже через несколько минут я видел что-то расплывчатое вместо лица, а голос рассказчика доносился будто издалека. Он продолжал говорить: