Герберт Крафт - Фронтовой дневник эсэсовца. «Мертвая голова» в бою

Меня назначили в 1-ю роту нашего батальона, где я принял отделение. Уйти от Кнёхляйна мне так и не уда­лось. Из стариков 1-й роты, в которой я числился во время кампании на западе, не осталось никого: убиты, ранены, переведены в другие дивизии СС в качестве «костяка».

В начале июня мы вышли на позиции. Меня сразу же отправили для оборудования передового дозора. Реко­

мендации: «поедет Крафт» или «взорвет Крафт», приоб­рели теперь форму: «Отправьте для этого Крафта!»

Позиции передового дозора находились в 1000 ме­трах впереди главной линии обороны и господствовали над хорошо просматриваемой и простреливаемой местностью в 800 метрах от русских позиций, за исклю­чением леска, вплотную подходившего на 200 метров к нашим окопам. Перед нами находились рубежи загра­дительного огня нашей артиллерии. Опасаться прихо­дилось ночей, и они доставляли мне немало забот. Пу­леметчика из дозора слева от лесочка пару ночей назад утащили русские.

— Непонятно, как это могло случиться с опытным и безупречным роттенфюрером! — как сказал сдававший позиции обершарфюрер из 1-й мотопехотной диви­зии СС.

Ухо приходилось держать востро.

Позиции противника проходили по деревне, почти полностью сровненной с землей. Они были искусно за­маскированы и практически незаметны. Только ранним утром, пока воздух еще холодный, в разных местах, словно из-под земли, поднимались маленькие облачка махорочного дыма. На основе своих утренних наблюде­ний я составил точную схему позиций противника. Под­чиненных я заставлял целыми днями работать над улуч­шением позиций. Я распорядился поставить минные заграждения позади наших позиций, оставив узкий про­ход.

Кроме того, своему отделению — молодым парням из разных земель Рейха, я предоставлял достаточно времени для отдыха. Оставив одного наблюдателя, мы уходили в ближайший сад, где грелись на солнышке и лежали в тени деревьев. Через некоторое время я по­лучил еще двух пулеметчиков для моей передовой по­зиции.

Через пару дней к нам на позицию прибыл унтер-офицер из люфтваффе. Он проводил разведку перед­него края и выбирал место для своего офицера наведе­ния. Жаль, что он у нас надолго не задержался. Он рас­сказывал о том, как был в Сталинграде, и это было совсем не то, что нам приходилось слышать до этого.

Ничего особенного не происходило, ночи и дни про­ходили как в ближайшем тылу. Нас не беспокоили штур­мовики, и никто не взрывался на наших минах.

Когда стемнело, я, как обычно, приказал занять все пулеметные точки, расположенные полукругом вокруг нашего глубоко засыпанного землей блиндажа. До по­луночи личный состав постоянно проверял мой заме­ститель. Когда он разбудил меня на смену, он не мог до­ложить ничего особенного, однако я заметил его не­рвозность. Объяснить он это не мог. Кроме того, он не лег спать на нары в блиндаже, как обычно, а прикорнул, обняв руками автомат, в нише хода сообщения рядом с ним. В блиндаже остался только телефонист.

После проверки первого поста нервозность переда­лась и мне. Такое настроение было и у солдат, хотя ника­ких причин для этого не было. То ли я всех заразил сво­им предчувствием? Правда, все часовые докладывали: «Происшествий не случилось».

Я не мог освободиться от беспокойства, хотя эта ночь не отличалась от любой другой: шум боя вдали, одиноч­ные выстрелы часовых — лишь для того, чтобы успоко­иться или не задремать, — очереди трассирующих пуль из пулемета на главной линии обороны позади нас — пулеметчику показалось что-то подозрительным. Я про­вел много времени на левом фланге у крайней пулемет­ной точки рядом с леском, так как считал ее наиболее угрожаемой для внезапного нападения. Оба пулеметчи­ка, не смыкая глаз, всматривались в темноту. Общались друг с другом лишь прикосновениями и тихим шепотом.

И вдруг я понял, что привело меня в напряжение: небы­валая полная тишина на нашем участке. Чтобы, наконец, успокоиться самому, разбудил остальных солдат отде­ления и вывел их из блиндажа на позицию. На востоке небо начало светлеть. Пришло время наибольшей опас­ности для солдат, находящихся на позиции. Я предупре­дил свое отделение, что в это время необходимо быть особенно бдительными, так как наступающее утро при­тупляет внимание и у нападающих появляется шанс подкрасться незамеченными. Услышав приближающи­еся громкие шаги по ходу сообщения, я недовольно обернулся. На фоне посветлевшего неба я угадал конту­ры немецких стальных шлемов. Несмотря на это, я окликнул приближающихся и потребовал пароль. Вме­сто пароля я услышал только протяжное: «Я-я...». «Эти приятели за легкомыслие могут получить пару дырок в своей шкуре», — подумал я. Я выкрикнул последнее энергичное:

— Стой! Пароль?!

А потом произошло нечто неожиданное. Мне явно вдруг ударил в нос типичный резкий запах махорки. Это враг!

— Тревога! Иваны на позиции! — успел прокричать я. В тот же миг грохнули разрывы ручных гранат. Свистнули трассирующие пули, взлетели сигнальные ракеты и осветили все холодным белым светом. Пулеметные оче­реди ударили вдоль хода сообщения. Крики команд, предупреждения. Я слышал стрельбу MG 42. На случай такого нападения я дал приказ, чтобы каждый пулемет­ный расчет оставался на месте и оборонял прежде всего свою позицию. Покидать ее в темноте было смертельно опасно, и это могло привести к бою друг с другом.

Первые из нападавших повалились под очередью моего автомата на собственные, уже снятые с предо­хранителя гранаты. Я выстрелил красную и зеленую ра­кеты, вызвав заградительный огонь по лесочку, так как я думал, что атакующие сосредоточились там, чтобы сра­зу после снятия часовых захватить позицию и удержи­вать ее.

Пока 105-мм снаряды рвались в лесу, этот неболь­шой эпизод из будней окопной войны уже завершился. Мы собрали в окопах восемь советских солдат, некото­рые из них были раненые. Еще восемь были убиты, бли­жайшие ко мне — сильно изуродованы. Когда рассвело, мы отвели пленных в блиндаж, где рядом со своим раз­битым взрывом телефоном лежал убитый связист. С главной линией обороны связи не было. Но оттуда должны были вскоре прийти, чтобы посмотреть, что случилось.

Через переводчика-фольксдойче я допросил стар­шего по званию пленного. Мне было интересно, каким путем разведчики беспрепятственно пробрались в око­пы. Решение оказалось простым и своеобразным: унтер-офицер люфтваффе оказался плененным в Ста­линграде немецким солдатом. Теперь он работал на русских и разведывал нашу позицию, осматривал ее и получал информацию во время беседы с солдатами. В довершение он пометил ветками проход в минном поле, что позволило разведгруппе без труда пройти по единственному проходу.