Наполеон Ридевский - Парашюты на деревьях

Открытие этой мощной линии укреплений было для нас столь неожиданным, что мы забыли об усталости. Хорошо бы всю ее обследовать и нанести объекты на карту. Пытаться делать это днем было бы, конечно, безумием. Ночью много не увидишь. Надо подойти совсем вплотную, чтобы обнаружить вот такой дот, в котором мы побывали нежданно-негаданно. Из него хорошо были видны через амбразуры два других дота. Они были также укутаны зеленью. Все доты находились на таком расстоянии друг от друга, что могли по одной цели вести перекрестный огонь.

Овраг извивался, прятался за поворотом, и, естественно, нам хотелось узнать, как далеко тянутся оборонительные сооружения. То, что мы попали в пустой дот, не давало нам уверенности, что и другие объекты не охраняются. Очевидно, где-то поблизости есть и казармы, и контрольные посты, и патрули.

Мы с особой осторожностью проскользнули сквозь «зубы дракона», преодолели в самом низком месте проволочные заграждения и примерно тем же путем, которым пришли сюда, отошли от линии укреплений километра на полтора. Рельеф здесь довольно неровный, с возвышенностями и оврагами. Мы выбрали укромное местечко, неприглядное, сырое, но зато малопривлекательное, и решили остановиться здесь на дневку.

Мельников уже потирал руки, и мы ждали, что он произнесет свое неизменное «повеселимся», но он вроде бы что-то вспомнил, осекся и замолчал. Через минуту все стало ясно: его запасы уже кончились, если не считать нескольких сухарей.

— Собрать все продукты в одно место, — распорядился Шпаков.

На разостланной плащ-палатке появилась небольшая горка сухарей и одна банка свиной тушенки, которую бережно, как заряженную бомбу, достал из своего вещмешка Юзик Зварика.

— Иван Иванович, раздели запасы на две части. Одну съедим, другую оставим на НЗ.

— Что тут делить, — недовольно проворчал Мельников, — тут и одному лопать нечего, — но сделал то, что приказал командир.

— Вечером заглянем на хутор, разживемся. У них у каждого должны быть запасы — всю Европу ограбили, — высказал свои предположения Овчаров.

— Далеко еще до вечера. Как день переживем, — ответил на это Шпаков, чего-то недоговаривая.

Утро прошло спокойно, однако около полудня одно событие сильно взволновало нас. Громко разговаривая, приближалась группа детей. Если они натолкнутся на нас — беды не миновать. Испугавшись, они, естественно, убегут домой, поднимут тревогу. Удерживать же их возле себя до наступления вечера — тоже нельзя. Родители бросятся на поиски пропавших.

Не дойдя до нас метров на двадцать, ватага остановилась. Послышался скрип, знакомый с детства каждому. Лесные качели!

— Гоп! Гоп! — восклицали два мальчика, которые первыми взобрались на качели.

— Слезайте — нам пора! — кричали им другие.

Дети, веселясь, гонялись друг за другом. Одна девочка отбежала в сторону и присела за кустиком. Она оказалась почти рядом со Зварикой. Каждую минуту кто-нибудь из них мог увидеть нас. Нужно было что-то предпринимать, чтобы отвлечь внимание детей.

Аня подползла к Шпакову и, улегшись рядом, настойчиво что-то шептала ему на ухо. Но тот отрицательно покачивал головой. После паузы, собравшись с мыслями, Аня вновь убеждала командира в чем-то, и он сдался, согласно кивнул головой. Аня повернулась на спину и расстегнула на себе ремень с пистолетом, сбросила берет, приподнявшись, сняла маскировочную куртку и пальто, которое лишь немножко видно было из-под не по росту длинной ей куртки.

Я наблюдал за ней, все еще не понимая, что это значит.

Достав из кобуры пистолет, Аня расстегнула на груди несколько пуговиц своего темно-синего шерстяного платья и сунула его туда. Стащив сапоги, она с минуту с грустной усмешкой рассматривала ступни своих ног в пропотевших темно-коричневых чулках, с дырами на пальцах и пятках, потом сняла чулки, свернула их в комок и затолкала в голенище. Приятная свежесть обдала обнаженные белые ноги, и она с удовольствием пошевеливала розовыми пальцами.

Мне тоже хотелось снять сапоги, ступить босой ногой на землю. Но сделать это никак нельзя. Каждую секунду нужно быть начеку.

Аня завернула все свои вещи в куртку, перевязала сверток ремнем и подвинула поближе ко мне, подмигнув: возьмешь, мол. Радиостанцию подтянул к себе поближе Шпаков, а вещевой мешок был поручен Мельникову.

Теперь во всем ее облике, одежде ничто не выдавало советскую парашютистку.

Аня пошла в сторону от нас, а затем, как бы неожиданно, заметила детей и подошла к ним.

— Я ищу свою проказницу Анамари. Ее здесь нет? — услышал я ее разговор с детьми по-немецки. Она в какой-то мере овладела немецким языком, совсем неплохо произносила наиболее употребляемые в разговоре слова. Работая в подполье у себя на родине, в Сеще, под Смоленском, Аня не тратила времени попусту. Изучать немецкий язык ее заставляла не одна любознательность. Живешь среди волков — по-волчьи вой. Подпольщик, ведя борьбу с противником, не может дать ни малейшего повода заподозрить себя в нелояльности к нему. Иначе неизбежен провал.

— Вашей Анамари здесь нет, — ответила ей девочка в белой кофточке с коротким рукавом и бордовой плиссированной юбочке.

— Ладно. Я ее разыщу. Она где-то спряталась.

Аня стояла лицом к нам, дети смотрели на нее.

— Дайте-ка мне подняться на ваши качели. Они крепкие, не оборвутся?

Мы видели, как Аня поднялась на качели. Дети стояли вокруг, не сводя с нее глаз. Аня сделала незаметный для посторонних, но понятный нам знак рукой, чтобы мы отползали. Мы подались подальше от этого места.

— Смотрите не задерживайтесь, — сказала Аня на прощание детям, — а то вас тоже разыскивать будут.

— Нет, нет, не будем задерживаться, — ответило ей хором несколько голосов.

Аня сделала небольшой крюк и присоединилась к группе.

— Вот и я вспомнила детство. Покачалась на качелях, — сказала она, вновь с неохотой облачаясь в свою амуницию.

— Как это хорошо — детство! — вздохнула Зина. — Без войны, конечно. Я в Москве, в парке Горького, тоже качалась на качелях. Боже мой, еще бы хоть разок побывать там. Милая мамочка, она все еще ждет. Скорее бы конец войне.

Весь день по дороге, проходившей недалеко от нас, сновали военные машины, проезжали повозки. Мы чувствовали себя на лезвии ножа. Настороженность, близкая опасность не дали как следует отдохнуть.

По очереди мы дежурили, по очереди отдыхали. Когда солнце склонилось к закату, Шпаков обвел всех испытующим взглядом и не совсем уверенно сказал:

— Сегодня за продуктами не пойдем. — Казалось, он ждал, что кто-то может возразить, сказать, что не выдержит, выбьется из сил и не сможет двигаться дальше.

Но все молчали. Три Ивана, которые всегда держались вместе и несколько недолюбливали Шпакова, не приняли душой его как командира после смерти Пашки Крылатых, тоже промолчали. Так надо! — все это понимали. Не к теще на блины доставили нас сюда через фронт. Значит, командир что-то задумал. Спустя несколько минут он объявил, что ночью будет вести дальнейшую разведку линии укреплений. Завтра к вечеру нужно подготовить данные «Центру». Затем «раскулачим» какой-либо хутор и уйдем отсюда подальше, километров за 30–40, чтобы оказаться вне зоны облавы, которую непременно наладят фашисты, после того как нас засекут пеленгаторы.