Наполеон Ридевский - Парашюты на деревьях

— Ничего, — махнул он рукой, — идите, не отстану.

Возвращаясь к Крылатых, я увидел, как, воспользовавшись заминкой на марше, молча прислонилась к стволу дерева смуглолицая радистка Аня Морозова. Плечи ее равномерно подымались и опускались — она все еще не могла отдышаться после быстрой ходьбы. Она как бы впервые рассматривала свои громоздкие, добротно сделанные, с двойной подошвой, солдатские яловые сапоги. Видимо, она почувствовала их тяжесть уже после первых километров быстрой ходьбы. Заметив мой пристальный взгляд, она ласково улыбнулась, как бы говоря: «Не обращайте внимания, я просто так, на минуточку. От меня вы никогда не услышите ни одной жалобы». У Ани могли быть такие мысли. В разведгруппе она была в какой-то мере новичком. После Сещинского подполья она обучилась радиоделу и была включена в группу «Джек». Все остальные разведчики после небольшого перерыва вновь продолжали свою прежнюю работу в тылу врага, но на этот раз уже на прусской земле.

Рядом с Аней приостановилась круглолицая раскрасневшаяся Зина Бардышева. Рот ее слегка приоткрылся, обнажив щербинку в верхнем ряду зубов. Зина была моложе Ани, но для нее прыжок с группой «Джек» в Восточную Пруссию был уже третьим прыжком в тыл врага. Невысокая, коренастая, чувствовалось, что сил и выносливости ей не занимать.

Долговязый, сухопарый разведчик Иван Овчаров с лицом, обтянутым смуглой лоснящейся кожей, привстал на колено. Вторая изогнутая нога его, на которую он положил автомат, была так тонка, что казалась сухой палкой, покрытой пятнистым материалом. Форсированный марш-бросок к неведомой реке утомил и его, на скулах рдел неестественно красный румянец. Закрыв рот шапкой, он покашливал.

То, что мы благополучно достигли заданного нам района, быстро собрались после приземления, а главное — ушли без погони, было нашим счастьем. Но сборы накануне, бессонная ночь в самолете и утро на марше давали о себе знать. Досаждала экипировка. Слишком тяжелую ношу приходилось тащить на себе. И ничего лишнего. Ведь у нас не было здесь ни базы, ни тайных складов. Все с собой, все на себе.

— Что там? — спросил Крылатых, когда я вновь подошел к нему.

— Зварика жалуется на боль в ноге. Говорит, что оступился. Растянул сухожилие, наверное.

— Совсем идти не может?

— Просит немного убавить шаг.

— Нам надо как можно подальше отойти от оставленных парашютов. Мы пока не знаем точно, где находимся. Ты понимаешь, что это значит? — не стараясь скрыть волнения говорил он мне с упреком, будто я мог что-то изменить. — Как же можно убавлять шаг? Пошли! — И Крылатых вновь повел нас вперед.

С каждым шагом лес становился все гуще и гуще. Попадались настолько плотные участки, что приходилось в буквальном смысле слова продираться меж сплетенных веток, как через живую изгородь. Идти было тяжело. Стоило кому-либо отстать от идущего впереди на два-три шага, как тот терялся из виду. Крылатых понял эту опасность: ведь отставший не мог окликнуть друзей. Остановившись, Павел Андреевич поманил нас поближе к себе и сказал:

— Держитесь, ребята, поближе друг к другу. Лес очень густой. Никогда не мог даже предполагать, что у пруссаков такие могучие леса.

Крылатых тяжело дышал. Ему, идущему первым, было труднее всех. Он больше других напрягал и зрение и слух. Хотя мы и спешили, но продвигались довольно медленно. Останавливаясь, Крылатых то и дело посматривал на компас, ибо приходилось обходить кусты, непролазные заросли, что сбивало с курса. Пересекли две лесные просеки. Они были прямые, уходили вдаль, насколько мог видеть глаз.

Перед нами, за дорогой, стояли головокружительной высоты сосны вперемежку с такими же могучими елями и березами. Виднелись среди них и вековые дубы, грабы и клены. Густые ветви, начинаясь у самой земли, подымались кверху, образуя густую, непроглядную крону. Нижний ярус леса занимали орешник, лоза, рябина и облепиха.

Выйдя к просеке, Крылатых вновь остановился. Я понял минутное его раздумье: ему не хотелось продираться сквозь густые заросли. Велик был соблазн двинуться по пустынной просеке, густо покрытой травой, вновь зазеленевшей после первого укоса. Тем более что просека совпадала с направлением нашего движения.

Но Крылатых не решился вести нас по просеке. Он взмахнул рукой, и мы вслед за ним снова нырнули в чащу. В этом квартале попадались выворотни. Подряд лежало несколько могучих елей. Никто их не убирал, по крайней мере, несколько лет — они изрядно иструхлявели, покрылись зеленовато-бурым мхом. Мы попали в настоящий медвежий угол. Не встретили ни одной вырубки, даже ни одного пня. Мы очень торопились. Нам хотелось отойти как можно дальше от оставленных парашютов. Но с большим трудом, пробираясь сквозь заросли, прошли километров семь.

Стало совсем светло. Где-то за лесом вставало солнце. Первые лучи его упали на верхушки сосен. Впереди все явственнее слышался и нарастал гул машин. Вскоре мы подошли к шоссе. Крылатых сделал знак остановиться и залечь. Он достал карту и подозвал Шпакова. Несколько минут они изучали ее, сверяли визуально с местностью. Однако определить место нахождения группы им не удалось.

— Давайте перемахнем через шоссе. Все-таки будем подальше от места высадки, — инстинктивно предложила Зина, глядя на Шпакова.

— А что, верно говоришь! — поддержал ее Николай.

— Перейдем, — утвердительно ответил Крылатых.

Дорога еще была пустынной, и в маскировочных костюмах, словно полосатые тигры, в один миг мы перескочили через нее. Лес, в который мы вошли, оказался тоже густым, с кустами орешника и ольшаника.

— Здесь обоснуемся на дневку, — сказал Крылатых. — Будем вести круговое наблюдение.

Командир первым сбросил свой ранец, положил его возле дерева. Опустившись на колено, он снял очки и протер их краем маскировочной куртки. Затем вновь надел их и, осмотревшись вокруг, сказал мне:

— Будешь наблюдать с Мельниковым за шоссе.

Продвиньтесь к нему как можно ближе. Хорошо замаскируйтесь.

Мы отползли от группы метров на пятьдесят, забрались в лопушистый куст орешника, примостившись для наблюдения. Дорога просматривалась хорошо. Гул моторов становился все отчетливее.

Прошло около часа. Июльское солнце, поднявшись над лесом, стало пригревать. По дороге с ревом пронеслись крытые грузовые машины. Почти бесшумно прокатили три черных лимузина. Сквозь стекла мы заметили сидящих в них офицеров. Шоссе вновь опустело, но ненадолго. Через несколько минут двинулась целая колонна, которой, казалось, нет конца.

Юркие синички, не обращая на нас внимания, совсем рядом прыгали с ветки на ветку, что-то находили, клевали, оживленно перекликаясь. Мы молчали, каждый думая о своем. Начался наш первый день на чужбине.