Александр Пак - В списках спасенных нет

Под ругань, ворчанье спускавшихся по трапу пассажиров Полковский пробился сквозь людской поток, вошел к капитану «Армении», которого хорошо знал, и, не здороваясь, спросил:

— Где «Аврора»?

Капитан Сегал, уже немолодой, с большим животом, пристально посмотрел на Андрея.

— Кто у тебя там?

— Вера, дети.

Сегал молча отвернулся.

Полковский наблюдал, как короткие, толстые пальцы капитана, переплетенные за спиной, мяли друг друга, и безотчетное волнение и страх охватили его.

Он ждал, не хотел торопить, боясь чего-то.

Сегал повернулся, прошелся по каюте, по-видимому обдумывая, как и что сказать.

— Ты должен быть ко всему готов, — начал он.

Полковский следил за ним, напрягая всю волю, чтобы сдержать клокотавшее в груди сердце, удары которого эхом отдавались у горла.

— Не юли, скажи прямо. В чем дело?

Сегал посмотрел в иллюминатор; и Полковский лишь теперь заметил, какая у него круглая спина.

— Не выдумывай, говори как есть.

— Немецкая подводная лодка двумя торпедами потопила госпитальное судно «Аврора». Через одиннадцать минут после взрыва пароход пошел ко дну. Из трех с половиной тысяч человек спасено только триста двадцать, — отбарабанил Сегал, не глядя на Полковского.

Андрей не сразу смог осмыслить сказанное; мешали сосредоточиться тикающие на стене часы, трескотня лебедок, сутулая спина Сегала, стрелка барометра, остановившаяся на «дождливо». Глаза его блуждали, цепляясь за предметы. И вдруг он понял все….

Сегал долго смотрел в иллюминатор, потом повернулся всем телом, взглянул на Полковского, подошел к нему и тихо опустил руку на плечо.

— Еще не все потеряно. У меня на борту тридцать пассажиров с «Авроры». Твоей семьи нет. Но это ничего не значит. В спасении, кроме нас, участвовало еще восемь военных судов. Я думаю, что они должны были еще ночью прибыть сюда. Беги в штаб, выясни.

— А? Что? — переспросил Полковский.

— Ты слышишь меня? — тормошил его Сегал.

Полковский наконец понял, порывисто встал и, ничего не сказав, ушел.

Блинов принял горячее участие в поисках семьи Полковского. Он связался с катерами, сообщил их местонахождение и снабдил Полковского пропусками.

Андрей бежал по улицам и не чувствовал хлещущего холодного дождя. Он не помнил, как очутился в военном порту, как отвечал краснофлотцу, который по телефону вызывал кого-то, как потом перед ним вырос огромного роста старшина и что-то спросил. В ответ Полковский лишь показал пропуск.

— Идемте, — услышал он и пошел за старшиной на причал.

Его проводили на сторожевой катер № 356 и впустили в маленькую тесную каюту с одной койкой.

Молодой лейтенант пригласил сесть на единственный стул.

— В списках есть? — спросил Полковский и пальцем показал на стол.

Лейтенант взглянул на его округлые, как у помешанного, глаза, мокрое лицо, расстегнутый плащ, с которого капала на пол вода, — и сразу понял, в чем дело.

Он сочувственно спросил фамилию и, вынув из ящика стола бумагу, стал водить по ней пальцем.

— Нет, в списках спасенных нет, — едва слышно сказал лейтенант, не решаясь поднять голову.

Андрей неподвижно стоял, потом качнул головой:

— Нет, вы не знаете.

— Пожалуйста, посмотрите сами.

Полковский выхватил список из рук лейтенанта и пробежал его глазами с начала до конца, потом с конца к началу и медленно вернул. Глаза его сделались неподвижными и были устремлены куда-то в угол. Лейтенант встал и тоже молчал, искоса наблюдая за Полковским. Андрей вдруг словно очнулся и сказал, ткнув пальцем в бумагу.

— А Володя где? Штурман?

— И его нет, — пробежав список, ответил лейтенант.

Согнувшись, Андрей вышел из каюты.

К вечеру Полковский успел побывать на всех судах, участвовавших в спасении пассажиров «Авроры», и всюду получил один ответ:

— В списках спасенных нет.

Потом он объездил больницы, госпитали, морги. Запах хлороформа и карболки в палатах, стонущие дети и женщины на больничных койках, врачи в белых халатах, снова списки, сочувственные взгляды, соболезнующие вздохи сестер, коридоры, приемные покои, утешительные разглагольствования болтливого врача, потом холод и тусклый свет морга, изуродованные и неузнаваемые тела, безучастное лицо смотрителя морга, сопровождавшего Полковского, — все это прошло перед ним, как в кошмарном сне.

Надежда покинула его. Он, промокший до нитки, бесцельно ходил по улицам. В голове его билась только одна мысль: «В списках спасенных нет». Висок, пульсируя, отбивал такт: «В спис-ках спасен-ных нет, в спи-сках… спа-сен… ных нет»…

Потом он почувствовал запахи гнилой рыбы и водорослей, выброшенных прибоем на берег, и осмотрелся. Он находился на окраине города, в рыбацком поселке.

В двенадцатом часу ночи он, наконец, добрел до гостиницы. Швейцар открыл дверь и, пропуская его, посторонился, укоризненно покачал головой, подумав, что Полковский сильно пьян. Андрей, не замечая ни укоризненных взглядов, ни дремлющих в кресле людей, оставшихся без номеров, прошел через вестибюль, поднялся по лестнице, открыл дверь, зажег свет, обеими руками снял фуражку и положил ее на стол, опрокинув при этом бутылку с вином. Вино с бульканьем вытекало, заливая торт, груши, икру, стол.

Полковский подошел к окну и припал лбом к холодному стеклу, по которому слезился дождь.

Улица была совсем темная, нигде ни души. В такую погоду на даче в Аркадии топили печь и Вера пекла пышки. Володя поедал их с потешной жадностью, а Петр Акимович улыбался и говорил:

— Замечательные, Вера Ивановна.

— Лучшая похвала — уничтожать их, — отвечал Володя, обжигаясь.

Иринка дула на румяную пышку и пальцем трогала: остыла ли. Витя держал пышку обеими руками, ел горячую, и у него выступали слезы. Дети долго не спали, им нравилась мамина возня. Потом Вера садилась за стол, пили чай, и Полковский начинал читать лоцию. Няня Даша бесшумно меняла стаканы, и от нее пахло сдобой и ванилью. Никто не замечал дождя. Иногда Вера спрашивала:

— Ты не устал, Андрюша?..

Полковский вдруг ощутил весь ужас случившегося и плюхнулся в кресло, ради Веры обтянутое простыней.

Больше Вера не подойдет к нему легкой походкой, стуча каблучками, и с беспокойством, заглядывая в глаза, не спросит: «Андрюша, что с тобой?» Никто не скажет с тревогой: «Андрюша, родной, ты, кажется, нездоров?» Он больше никогда не услышит ее голоса…

Нет, этого не может быть! Ведь стол, дом, улица — все на месте. Неужели Иринка больше не вздернет носик и, придумывая заказ, не скажет: «Папочка, привези феску — все скажут, что я турецкая»?

А Витя? Где он со своим «зверинцем»?.. Милая няня Даша…

Андрей задыхался. Он вскакивал с кресла. Метался по комнате, потом снова садился и сжимал горячую голову руками.